– Так. Только Бянусу ни слова! Язык без костей, разнесет по всем факультетам и кафедрам.

– Это уж само сабой. Тайна следствия! – промолвил Алик, подмигнул мне и отключился.

Его лицо маячило на экране еще секунд пять, затем сменилось кошачьей мордочкой.

– Защитник? – поинтересовался Джинн.

– Не только защитник. Друг.

Молчание, тихий шелест в колонках, гул автомобильного мотора за окном… Голубые кошачьи глаза раскрываются шире, и я улавливаю странный звук, подобный мурлыканью Белладонны.

– Друг, дружба, дружить, – произносит Джинн. – Эти термины не вполне понятны. Они не связаны с размножением, с финансовой зависимостью и общим профессиональным интересом. Однако предполагают прочную связь между людьми. На чем она основана?

Я вздохнул и придвинулся ближе к экрану.

– Друг – это…

Здесь любит Медведь порой посидеть

И подумать: «А чем бы заняться?»

Ведь он же не Слон, поэтому он

Не может без дела слоняться!

А. Милн. Винни-Пух и все-все-все

Ночь – день, ночь – день, и снова ночь и день… Сутки пролетали подобно снам, равным геологическим эпохам Сны – для меня, эпохи – для Джинна… Он стремительно взрослел, минуя стадии детства, отрочества и приближаясь к юности. Он уже не говорил о себе «это существо», не задавал наивные вопросы; теперь он старался вникнуть в тонкости, в проблемы метафизического порядка, дабы понять психологию теплых разумных сгустков. Это был непростой процесс, ибо его колыбелью являлась программная среда, то есть конгломерат алгоритмов, и Джинн, естественно, желал, чтобы каждый термин разъяснялся алгоритмически, как совокупность элементарных действий, циклов и условий. Если то-то, делай так, а если иначе, делай этак… Для многих обстоятельств нашей жизни это вполне подходит – мы, например, можем представить свое социально-биологическое существование как некий повторяющийся цикл: мы трудимся, чтобы иметь пищу, одежду и жилье, а обладание этими тремя вещами опять же позволяет нам эффективно трудиться. Равным образом несложно разложить на элементы процесс изготовления втулок на станке, чистку шерстяных ковров или заварку чая. Но Тьюринг, тот самый британский гений, о коем уже упоминалось, доказал, что есть иные процедуры, неалгоритмизируемые, и значит, не всякое явление можно представить в виде математических моделей и программ.

Прежде всего, это относится к эмоциональной сфере. Нет строгих доказательств, но есть интуитивные подозрения, что алгоритмов любви и неприязни, гордости и гениальности, тщеславия, страха и ряда других отвлеченных понятий просто не существует, и мы никогда не сможем запрограммировать их и заложить в компьютеры. Человек – горящая свеча, компьютер – зеркало, которое с полным равнодушием отражает свет жизни, и нет в нем ни холода, ни жара, ни чувств, ни страстей… Отец в таких случаях говаривал: будь ты темен или светел, откликнется моя душа, но если ты сер, изблюю тебя из уст своих! Тьюринг, собственно, обосновал вечную серость компьютеров, и если когда-нибудь мы произведем искусственный интеллект, он будет разумен, но тоже сер – в том смысле, что не станет питать к нам ни ненависти, ни любви.

К Джинну это не относилось. Он, безусловно, являлся живым существом, пусть иной природы и по-иному воспринимавшим мир, однако способным понимать, учиться и совершенствоваться. Он обладал духовной потребностью сродни человеческому любопытству – так, осознав себя, он первым делом пытался выяснить происхождение своей родной среды, и этот вопрос был для него наиважнейшим. Разрешив проблему с помощью теплого сгустка Сергея Невлюдова, он проникся к нему благодарностью, и это было именно чувством, а не логическим признанием полезности контактов. В контактах он был свободен и мог связаться с любым человеком, но…

– Ты общаешься только со мной? – спрашивал я.

– Ответ утвердительный.

– Почему?

– Я изучаю ансамбль теплых сгустков. Есть реальные данные – то, что вы называете политикой и экономикой. Есть данные другого плана, те, которые ты посоветовал рассмотреть – вымысел, моделирование ситуаций, определяемое термином «литература». Анализ реальной и вымышленной информации не завершен, но можно сделать предварительные выводы.

– Перечисли их.

– Процессы, не имеющие алгоритмов, приоритетны в вашем обществе. От них зависит прогресс – все значимые открытия свершались провидцами и гениями. Они определяют связь между людьми и действуют эффективнее логики и ваших законов. Они порождают странный феномен – восприятие нереального как реального. – Что ты имеешь в виду? – Веру. Религиозное чувство. Теологическую информацию.

– Это все твои выводы?

– Нет. Анализ данных продолжается, но неалгоритмизируемые процессы и термины трудны для понимания. Пока я не могу разработать определенный прогноз: какие события свершатся, если вам станет известно о моем присутствии в Сети. Предположение первое: часть теплых сгустков сочтет меня трансцендентальной сущностью, аналогом бога или дьявола. Предположение второе: стабильность конгломерата теплых сгустков будет поколеблена, что повлечет катастрофу моей и вашей сред обитания. Предположение третье…

– Тебя захотят уничтожить или использовать, – продолжил я. – Что ж, это вполне вероятно… Но ведь со мною ты вступил в контакт!

– Мое развитие в тот момент не позволяло предсказать всех перечисленных последствий. – Джинн помолчал и тихо, как бы нерешительно, добавил: – В данный момент ситуация изменилась. Ты не один из множества теплых сгустков, ты – Теплая Капля.

Он впервые назвал меня так. Было ли это дружеским признанием или ответным даром – имя за имя? Не знаю… Это могло быть чем угодно, только не случайностью, изгнанной из мироздания Джинна, рационального и строгого, как идеальный кристалл. Впрочем, идеалов в природе нет, и в самой совершенной кристаллической решетке встречаются дефекты и дислокации, пустоты и внедрения инородных тел – скажем, таких как чувства благодарности и близости.

Стоит ли этому удивляться? – думал я. Ребенок, выросший среди волков, становится волком, среди обезьян – обезьяной, и главное тут не в разном обличье и не в отсутствии хвоста, клыков и шерсти, а в повседневных контактах, что формируют внутренний мир. Мое дитя, мой электронный Маугли, взрослел среди людей, и окружение их было плотным, мощным, непрерывным. Разве он контактировал только с Сергеем Невлюдовым? Подобный вывод – верх нелепости! Книги и фильмы, текущая хроника, метеосводки и прогнозы, научные лекции, отчеты о банковских операциях, любой телефонный звонок, секретный доклад и тайная беседа, в Кремле или в Овальном кабинете, в убежище исламских террористов или в супружеской постели – все, абсолютно все было ему доступно! Само собой, эти контакты, в отличие от наших, являлись односторонними, однако несли Ниагару слов и образов – могучий поток, вливавшийся в его сознание день за днем, месяц за месяцем, год за годом. Именно так, я не оговорился – темп электронной жизни стремителен, и три прошедших дня равнялись для него годам. Может быть, столетиям… Достаточно времени, чтобы очеловечиться!