Были видны какие-то трубы, проходящие вдоль стен, скрученные жгуты проводов. По полу проходили рельсы, под потолком тоже виднелись какие-то металлические конструкции, с которых свисали ржавые тросы и цепи. Тут и там стояли квадратные бетонные колонны, которые подпирали потолок.

На цементном полу валялись какие-то заржавленные детали. Посреди зала темнела большая квадратная дыра.

Почему-то именно эта дыра притягивала к себе Ликин взгляд, как магнит стрелку компаса.

— Правильно, — насмешливо проговорил Александр, заметив этот взгляд. — Именно там ты и закончишь свою жалкую лживую жизнь. Туда я тебя сброшу — а потом твой труп зальют бетоном, и никто никогда его там не найдет!

Он подтолкнул ее к темному провалу.

Лика пыталась сопротивляться — но тело ее не слушалось. Она безвольно переступала ногами, приближаясь к этому провалу, к своей будущей могиле.

Скосила глаза вниз — глубока могила, упадешь туда — костей не соберешь!

— Вот здесь тебе придется немного подождать! — проговорил Александр, подведя ее к краю квадратного проема. — Ты не возражаешь? — На его губах появилась издевательская улыбка. — Не возражаешь, я знаю! Ты готова на что угодно, лишь бы отдалить минуту своей смерти! Лишь бы пожить еще немного!

Он перевел дыхание и продолжил:

— Но это не в твоей власти. Это раньше ты могла чего-то хотеть, чего-то требовать, чего-то добиваться. Это раньше у тебя была власть над людьми, во всяком случае, над мужчинами — власть, основанная на лжи, на умении выдавать искусный макияж за красоту, изворотливость за добродетель! Теперь вся власть — только у меня! Теперь только я решаю, когда и как ты умрешь!

Говорит, говорит — видно, что упивается своими словами, звуками своего голоса.

— Я мог бы сразу тебя столкнуть туда — но тогда ты, скорее всего, сразу разобьешься насмерть или потеряешь сознание. А я хочу, чтобы ты страдала, страдала долго, чтобы ты прочувствовала приближение смерти, ее неизбежность…

Он отошел от Лики к ближайшей колонне.

Лика разглядела на этой колонне щиток с рычажками и кнопками. Александр передернул один из рычажков — и высоко, под потолком цеха, раздалось ровное монотонное гудение.

Поднять голову Лика не могла, но взгляд перевести — это пожалуйста, это сколько угодно.

Подняла взгляд к потолку, и показалось ей, что там, под потолком, промелькнула какая-то тень. Птица, должно быть, залетела в цех, да не может теперь вылететь.

Но до того ли ей сейчас, чтобы сочувствовать какой-то птице? Ее собственное положение куда хуже…

Пригляделась Лика — и увидела, что там, наверху, по железной направляющей, ползет тяжелый блок, с которого свисает длинная железная цепь. Подполз блок к квадратной дыре в полу, завис над ней, Александр нажал другой рычажок.

Блок остановился, теперь цепь, которая с него свисала, начала разматываться. На конце цепи — крюк, и крюк этот опускается прямо к тому месту, где стоит Лика.

Вот крюк прямо над ее головой…

Снова нажал маньяк кнопку.

Затихло все, перестала цепь разматываться, перестал крюк опускаться, только чуть покачивается.

Александр подошел к Лике, достал откуда-то моток веревки, обмотал вокруг ее рук, другой конец прикрепил к крюку.

Снова пошел к колонне.

Нажал очередной рычажок — теперь цепь поползла вверх, вздернула Лику.

Боль пронзила ее руки.

Цепь наматывается на невидимый барабан, натягивается все сильнее, вот уже Лика оторвалась от пола, потеряв опору под ногами, повисла в воздухе…

Убийца опять нажал какую-то кнопку, и теперь цепь, на которой висит Лика, со страшным скрежетом поехала в сторону квадратного провала. Вот Лика зависла над ним…

Внизу, прямо у нее под ногами, чернеет страшная глубина. Тянет оттуда тьмой и холодом. Тянет оттуда смертью, как из разверстой могилы. Из ее могилы.

А маньяк отошел от колонны, приблизился к самому краю провала, встал напротив Лики, смотрит на нее. В глазах его видна злая, черная радость.

— Ну что, чувствуешь близость смерти?

Лика и хотела бы ответить — но не может.

Язык тяжело, как чужой, ворочается во рту, рот наполняется горькой слюной…

А маньяк смотрит на нее, упивается ее страданиями.

Лика пытается пошевелиться — и чувствует, что левая рука, та, на которой перстень, слушается ее. Да только что от этого проку? Даже если к ней вернутся силы, она ничего не сможет сделать, не сможет без посторонней помощи развязать руки. Да если бы и смогла — упала бы в бездонный провал…

Перстень на левой руке стал заметно теплее.

«Помоги! — взмолилась Лика. — Сделай хоть что-нибудь!»

Какой смысл просить помощи у неживого предмета? Видно, это от безысходности!

— Ну, все! — проговорил маньяк, и злая улыбка коснулась его губ. — Пришло время расплатиться за все!

Лика с ненавистью взглянула на его лицо. Она не может ему ответить словами, но, возможно, есть ответ, более простой и понятный, чем любые слова…

Рот полон горькой слюны.

Лика собрала все силы — и плюнула в ненавистное лицо.

Маньяк инстинктивно заслонился рукой, лицо его перекосилось от ненависти.

— Ах ты, с-сука… — прошипел едва слышно. — Ты за это заплатиш-шь… дорого заплатиш-шь…

И тут черная тень метнулась в воздухе.

Большая черная птица пролетела над головой убийцы, Лика успела разглядеть длинный крючковатый клюв, круглый блестящий глаз. Черным крылом птица задела маньяка по лицу, он инстинктивно отшатнулся, ступил в сторону — и потерял равновесие, качнулся, ступил в пустоту, какую-то долю секунды балансировал на краю провала — Лика успела разглядеть ужас в его глазах, ужас и удивление.

А в следующую секунду он полетел вниз, в холодную черную глубину…

Лике показалось, что он падал долго, нереально долго — но, должно быть, прошло не больше секунды, и снизу донесся глухой удар и крик боли, перешедший в долгий, мучительный стон.

Ну вот, подумала она, справедливость восторжествовала.

Он получил именно то, что готовил для нее, — теперь он лежит там, изувеченный, но живой, и ждет смерти. Он прочувствует приближение смерти, ее неизбежность…

Но только ей-то, Лике, от этого ничуть не легче — она висит на крюке над темной бездной и ничего не может поделать, никак не может освободиться…

Лебедкин подъехал к металлическим воротам завода. Дуся уже ждала его там — успела быстрее его. Она перекинула рубильник на щитке, ворота разъехались, и машина Лебедкина въехала на заводской двор.

Во дворе этом царило запустение. Тут и там валялись припорошенные снегом ржавые детали, куски арматуры и груды битого кирпича. И посреди всего этого великолепия стояла машина — не новый, но аккуратный синий «Опель». Лебедкин вышел из своей машины, подошел к «Опелю» и потрогал его капот.