Собачье чутьё и страх привели его к небольшому сараю, находящемуся в ста метрах от того места, где его сбила машина. Его появление в небольшом посёлке осталось незамеченным для местных хвостатых собратьев.

Никем не облаянный, Варвар незаметно пробрался на участок, преодолев неровный, покосившийся забор, через большую зияющую щель и остановился как вкопанный. От сарая доносился запах крови и смерти. Его крови – Варвара. Это было странно ощущать. Он снаружи сарая, а запах его крови идёт изнутри. Чем ближе он приближался к приоткрытой двери, тем больше его охватывала дрожь. Шерсть на загривке встала дыбом, но его несло туда помимо его воли.

Подойдя к двери, он упёрся в неё лбом и проскочил внутрь помещения. Варвар оказался посреди живодёрни, и первое, что он увидел, – себя, подвешенным к потолку сарая на остром металлическом крюке за заднюю лапу. Рядом стоял черноволосый мужчина с острым ножом в руке и уверенными движениями, словно освежёвывая тушу барана, снимал с него шкуру.

Варвар заскулил, поджал хвост, ожидая, что шкуродёр сейчас оглянется и ему несдобровать, но занятый своей работой мужчина не обращал внимания на его жалобный скулёж. Тогда он стал лаять низким басом, стараясь подражать большим и злобным собакам, но постоянно срывался на щенячий фальцет. Стоящий спиной человек продолжать снимать с него шкуру, доставляя боль спине и ребрам Варвара, словно пёс не стоял у него за спиной, а висел на крюке в виде этой отталкивающей ярко-красной туши, потерявшей всяческую схожесть с лающим оригиналом. Понимая, что так просто лаем ему этого не прекратить, Варвар кинулся и что было силы ухватил мужчину за ногу. Он ожидал, что на него посыпятся удары, но услышал, как клацнули его зубы, не встретив никакого сопротивления человеческого тела. Словно хватали воздух.

Еще больше испугавшись незнакомого для себя состояния, он побежал из сарая и, проскочив сквозь закрытую дверь, которая даже не шевельнулась под его напором, он бежал, не зная усталости, едва касаясь лапами земли, чуть ли не летя над дорогой. Его то и дело «сбивали» идущие навстречу легковые автомобили, наезжали своими большими колесами тяжёлые, длинные фуры, но Варвар, словно в глубоком сне, лишь бежал и бежал, стараясь наконец выбежать из своего длящегося кошмара.

Сколько это продолжалось, он не помнил. Наконец он почувствовал голод и остановился. Запах привёл его на неохраняемую свалку, где вместо людей хозяйничали полчища крыс. Там он увидел небольшую горку костей с остатками высохших жил, видимо, нелегально вывезенных и сброшенных здесь каким-то городским мясокомбинатом. Накинувшись на нежданный подарок, он стал вгрызаться в старые кости, но опять ничего не почувствовал, словно эти собачьи лакомства были плодом его фантазии, миражом. Между тем обоняние продолжало доносить до носа Варвара дразнящий аромат подсушенных костей. Это было невыносимой пыткой, и пёс покинул это место, сбежал, смирившись с тем, что уже никогда не сможет избавиться от того чувства голода, с которым он попал под машину.

Он скитался ещё какое-то время, пока не наступили холода. В один из морозных ноябрьских дней, когда осень уже окончательно сдала свои позиции и первые снежинки известили о приходе зимы, Варвара вновь охватило знакомое чувство беспокойства. Как тогда, когда он нашёл себя в сарае живодёров. Словно его потерянная собачья плоть вновь позвала его соединиться воедино. Эту силу не смогло бы преодолеть ничего на свете, и вскоре пёс уже бежал в неизвестном направлении, повинуясь даже не инстинкту, а неведомому притяжению плоти. Той, которая смогла бы вернуть ему чувство сытости и покоя, той, которую могла бы потрепать по холке ласковая рука хозяина.

Его несло, подобно сорванным ураганным ветром листу, бросая на стоящие на пути преграды в виде заборов, деревьев, домов, с той только разницей, что всегда по прямой линии. Поэтому, не имея возможности их обогнуть, он пролетал сквозь эти препятствия, каждый раз удивляясь тому, что успевал мельком увидеть внутри жилых домов. Люди и их домашние питомцы его не замечали. Только кошки реагировали на его пролетающую сущность, выгибая спину и шипя как змеи. Ну на то они и кошки!

Чем ближе приближался пёс к месту притяжения, тем больше волновалась его собачья душа. Наконец он пролетел сквозь тот самый сарай, в котором ему снимали шкуру, и на душе стало легче. Варвар понял, что его несёт к тому самому человеку, которого он потерял у дверей приёмного отделения. Он нашёл свою хозяйку, гуляющую с коляской и в «енотовой» шапке на голове, которая как раз и явилась тем магнитом, который притянул к себе бестелесную сущность Варвара. Именно шапка, сделанная из шкуры умершего животного, притянула блуждающую душу собаки.

Так и оставалась собачья душа подле избранной для себя хозяйки. Радостно виляла хвостом, ластилась, клала голову на колени женщины, а когда все в доме засыпали, проникала внутрь шапки, вновь обретая потерянное в дорожной трагедии тело. Только там, в шапке, собачья душа успокаивалась, обретая покой, словно вернувшаяся в своё брошенное гнездо птица. Так она и жила в доме, где её никто не видел.

У хозяйки подрастала дочь, и собака любила крутиться рядом со смешным человеческим детёнышем, пытаясь утащить из её рук кусочек печенья или конфету. Она не любила только мужчину, того, который сбил её и не захотел оказать помощь. А ведь она могла выжить. Она это точно знала. Хромала бы только на заднюю ногу, и всё. Все изменилось для собачьей души два года назад, в тот самый вечер, когда хозяйка после ссоры с мужем, вся заплаканная, выскочила на улицу и в смятении села в машину. Варвар, конечно, проник внутрь салона автомобиля следом за ней…

* * *

Андрей с матерью сидел на скамейке перед подъездом в квартиру Царьковой в ожидании её приезда с пикника. Митрофановна всё ворчала, «оплакивая» потерянную квартиру, но, не дождавшись должной реакции сына, стала зудеть, чтобы он выкинул из головы Марию.

– Ты ещё, чего доброго, за пособничество загремишь по этому делу, – пугала она великовозрастного отпрыска, который, впрочем, не слушал, что говорила ему мать.

«Раз мать говорит, что настоящая жена полицейского разбилась в аварии, значит, Мария свободна и мне ничего не мешает добиться её руки».

Эта последняя, услышанная от матери новость вернула ему надежду на удачный исход своего сватовства, и теперь слова матери жужжали в его голове, забивая все остальные мысли. Устав ждать и замёрзнув окончательно, бывшая дворничиха ушла домой, обозвав напоследок своего сына сумасшедшим. И всё же Дарья Митрофановна была довольна своим ставшим совершенно трезвым сыном. Для полного спокойствия и счастья ей не хватало лишь определённости.

«Вот сидит, караулит свою аферистку. Балбес. А зачем он ей? Ей нужны деньги – много денег. Да и напарничек её – субчик ещё тот. Как они всё разыграли! И почему они ещё до сих пор не арестованы? Разъезжают по пикникам разным. Может, и начальник отделения с ними связан? Я уже ничему не удивлюсь. Интересно, оформила эта дура старая на них свою квартиру или ещё нет? Если сегодня не привезут её обратно, то, значит, оформила и валяется где-нибудь под кустом с перерезанным горлом. Нет, скорее всего притоплена где-нибудь. Они же к реке собирались ехать, вот там, наверное, теперь раков и кормит. Дура старая!»