— Прими мои соболезнования, Джон. Я помню, как много он для тебя значил. Это произошло неожиданно?

— Это всегда неожиданно, если подумать. Но в последнее время он болел.

— От этого не легче…

Интересно, подумал я, отчего он говорит только обо мне, или о Саванне, или об Алане.

— Саванна сказала, ты потерял обоих родителей?

— Дорожная авария, — нехотя процедил Тим, словно клещами вытягивая из себя слова. — Это было… невероятно. За пару дней до этого мы вместе обедали, а тут пришлось заниматься их похоронами. Я до сих пор не до конца поверил в их гибель. Возвращаясь домой, по-прежнему жду, что мама на кухне, а отец копается в саду. — Он помолчал, вспоминая дорогих ему людей, и покачал головой: — У тебя так было, когда ты пришел домой с кладбища?

— Каждую минуту.

Он уронил голову на подушки.

— Похоже, для нас обоих последние два года оказались скорбными и достаточно тяжелыми, чтобы проверить крепость веры.

— Даже у тебя?

Тим невесело улыбнулся:

— Я сказал — проверить, а не поколебать.

— Ну, это-то тебе не грозит…

В коридоре послышался голос медсестры. Я думал, она войдет к Тиму, но сестра прошла мимо палаты.

— Я рад, что ты приехал повидать Саванну, — сказал Тим. — Возможно, это прозвучит банально, учитывая все обстоятельства, но ей сейчас необходима дружеская поддержка.

В горле у меня уже стоял комок.

— Конечно, — сипло сказал я.

Тим промолчал, и я понял, что больше он не заговорит на эту тему. Через некоторое время он заснул, а я сидел и смотрел на него, ощущая странную пустоту в мыслях.

— Извини, что не сказала тебе вчера, — начала Саванна. Вернувшись с Аланом в палату, она увидела, что Тим спит, и поманила меня к дверям. Мы спустились в кафетерий на первом этаже больницы. — Слишком уж я поразилась твоему внезапному появлению. Я понимала, что надо сказать, несколько раз пыталась, и — не получалось.

На столе между нами стояли две чашки с чаем — ни она, ни я есть не хотели. Саванна взяла свою чашку, но поставила ее обратно нетронутой.

— Вчера был обычный день в больнице, когда торчишь тут долгие часы, ловя на себе жалостливые взгляды медсестер, — все это просто убивает меня понемногу. Да, это может показаться циничным, если вспомнить, каково приходится Тиму, но мне невыносимо тяжело видеть его больным! Я это ненавижу. Да, я должна быть здесь и поддерживать его, и я хочу здесь быть, но это всякий раз оказывается тяжелее, чем я ожидала. Его так тошнило вчера после переливания, что я решила — умирает. У него открылась неукротимая рвота, уже отрыгивать было нечем, а рвотные спазмы все равно продолжались. Каждые пять минут он начинал стонать и метаться по кровати, чтобы остановить тошноту, но ничего не мог поделать. Я держала его, успокаивала, но даже не стану описывать, какую беспомощность ощущаешь в такие моменты. — Саванна играла пакетиком чая, опуская его в воду и вновь поднимая над чашкой. — И так каждый раз, — сказала она.

Двумя пальцами я подталкивал ручку чашки из стороны в сторону.

— Хотел бы я знать, что говорят в таких случаях.

— А что тут скажешь?.. Я решила все тебе рассказать, потому что ты в состоянии это выдержать. Больше у меня никого нет. Мои друзья даже представить себе не могут, как я теперь живу. Мама с папой держатся молодцами… в общем-то. Они все делают, если я попрошу, мама приносит нам еду, но всякий раз ужасно нервничает — чуть не плачет. Она как будто смертельно боится сказать или сделать что-нибудь не так, поэтому ее постоянно приходится поддерживать и ободрять. Я утешаю ее, а не она — меня, представляешь! Учитывая остальное, иногда это чересчур. Неприятно говорить такое, ведь она моя мама и я ее люблю, но я нередко мечтаю о сильной духом матери, понимаешь?

Я хорошо помнил ее мать Джилл и кивнул.

— А отец?

— Та же ерунда, только вид сбоку: он вообще избегает этой темы. Не желает говорить о болезни Тима, и все. При мне он говорит о ранчо, о моей работе, о чем угодно, только не о Тиме. Своим спокойствием папа словно старается компенсировать тихую мамину истерику, но он никогда не спросит, как у нас дела или как я держусь… — Саванна покачала головой. — А тут еще Алан. Тим общается с ним просто гениально, и мне льстит сознание, что у меня с Аланом тоже наметился контакт, но порой он начинает бить себя, причинять себе боль, ломать вещи, и все заканчивается моими слезами, потому что я не знаю, как поступать. Не пойми меня превратно — я всячески пытаюсь помочь Алану, но я не Тим, и мы оба это понимаем.

На секунду ее глаза встретились с моими, но я отвел взгляд и отпил глоток чаю, пытаясь представить, какой стала теперь жизнь Саванны.

— Тим говорил тебе, чем болен? О меланоме?

— Немного, — ответил я. — Я не вполне разобрался. Он сказал, что задел родинку, которая кровоточила, некоторое время тянул, но потом пошел к врачу.

Она кивнула:

— Безумие какое-то, правда? Если бы Тим проводил много времени на солнце, я бы еще поняла, но родинка на внутренней части голени? Ты Тима знаешь. Можешь представить его в бермудах? Да он шорты вообще не носит, даже на пляже, и постоянно напоминает всем встречным и поперечным пользоваться защитным кремом от солнца! Не пьет, не курит, ест тоже с разбором, и вдруг такое заболевание… Ему удалили ткани вокруг меланомы и восемнадцать лимфатических узлов — из-за размеров родинки. Биопсия одного из восемнадцати дала положительный результат на меланому. Тиму начали переливать интерферон — это стандартный метод лечения, и переливали целый год. Мы старались держаться оптимистами, но потом началось ухудшение. Сперва индивидуальная непереносимость интерферона. Затем, через несколько недель после операции, вокруг шва в паху началось воспаление…

Увидев, что я нахмурился, Саванна спохватилась:

— Извини, я привыкла говорить с врачами. Обычная анаэробная инфекция у Тима дала очень серьезные осложнения. Из-за нее он провел десять дней в отделении интенсивной терапии. Я думала, что потеряю его, но Тим — боец по натуре, он выкарабкался и продолжил лечение. Однако в прошлом месяце врачи обнаружили раковые очаги вокруг первичной меланомы. Это означает новый цикл операций, но, что еще хуже, это свидетельствует о том, что интерферон Тиму не помогает. Ему сделали ПЭТ и МРТ[13]и нашли метастазы в легком.

Замолчав, Саванна пристально смотрела в свою чашку. Силы из меня куда-то делись, как воздух из проколотого шарика. Желание разговаривать пропало напрочь. Долгое время мы сидели молча.

— Мне очень жаль, — прошептал я наконец.

Мои слова оторвали Саванну от невеселых раздумий.

— Я не собираюсь сдаваться, — резко сказала она. — Тим такой хороший человек, преданный, терпеливый, я так его люблю… Это просто несправедливо — мы женаты меньше двух лет! — Она несколько раз глубоко вздохнула, стараясь вернуть себе самообладание. — Ему нужно выбраться из этой больницы. Все, на что они способны, — это давать интерферон, а он не помогает! Тиму нужно куда-нибудь вроде онкоцентра «МД Андерсон», или в клинику Майо, или к Джону Хопкинсу. Там проводят самые передовые исследования. Если интерферон не помогает, назначают другое лекарство, пробуют различные комбинации, даже экспериментальные препараты. Там делают биохимиотерапию, проводят клинические испытания. В центре «МД Андерсон» в ноябре собираются тестировать новую вакцину — не профилактическую, как большинство вакцин, а лечебную, — и предварительные результаты хорошие. Я хочу, чтобы Тима включили в исследование.