Она решила не ждать автобус, а побаловать себя поездкой на такси. И даже такси ждать не понадобилось, потому что оно уже стояло неподалеку, а в нем сидела Рейчел и махала ей рукой.

– Как ты узнала, что я здесь?

– В первый раз ты ходила сюда. Вот я и подумала, что сейчас ты тоже здесь.

Они сидели рядом, Рейчел взяла ее руки в свои.

– Не волнуйся, дорогая. Я все знаю. Тебе больше незачем прятаться от меня.

Невероятное облегчение. Она не смогла ответить, и плакать ей не хотелось.

– Ты так отважно оберегала меня. Но я рада, что все узнала. Теперь мы сможем бороться вместе. Так будет гораздо лучше. Я столько перечитала про рак, и знаешь, если от лечения тебе так худо, это еще не значит, что оно не помогает. Так что, радость моя, незачем больше прятать клочки волос по конвертам. Я буду любить тебя, даже когда ты совсем облысеешь. До того, как тебе назначат следующий прием, нам надо выяснить, что ты в состоянии есть. И тебе придется помочь мне в этом. Вот таблетки – их можно принимать, чтобы тебя не так сильно тошнило. Сегодня днем мы едем в Хоум-Плейс, миссис Тонбридж будет готовить для нас. Ты ведь знаешь, как ей нравится кормить всех подряд.

– А как же вся семья, Рождество и так далее? – Ее ужасала мысль о наплыве гостей и о том, что она всем испортит праздники.

– Они не приедут. Крышу все еще чинят. Там будем только ты и я – очень уютно и славно.

Рейчел улыбалась так невозмутимо, надежно держала себя в руках и утешала ее, что Сид впервые за несколько недель полегчало.

– О, милая, я так тебя люблю.

Рейчел отвернулась к окну.

– Взаимно.

Арчи и Клэри

– …и я хотела поговорить с тобой.

За краткое время, на которое она умолкла, его сердце успело уйти в пятки.

– …так, чтобы дети нас не прерывали.

Они сидели в машине возле их мастерской. Темноту рассеивал только слабый желтоватый свет уличного фонаря, она нервно крутила пальцами, держа руки на коленях. Ее волосы свешивались вдоль лица, закрывая его. Оказалось, ее настроение заразительно – им самим овладевала неуверенность, – но давняя привычка оберегать ее победила, и он ласково, но деловито произнес:

– Выкладывай, Клэри. Тебе станет гораздо легче, если ты объяснишь мне, в чем дело.

– Да. Ну так вот, все эти недели я писала не роман, а пьесу, – она коротко взглянула на него.

Он улыбался. От сердца отлегло. «Но почему же ты раньше не сказала?» – от этих слов ему удалось удержаться. По какой-то причине она сильно волновалась, и ей, как животным и маленьким детям, хотелось, чтобы ее принимали всерьез.

– А потом, – продолжала она, – я отправила ее в дирекцию театра «Буш», и ее, кажется, будут ставить.

– Понимаю, это трагедия, – по крайней мере, если послушать тебя. А по-моему, просто замечательно. – Он отвел волосы от ее лица и поцеловал ее в щеку. – Почему же ты такая хмурая?

– Арчи, я ведь еще не сказала тебе, о чем пьеса.

Вот в чем соль, догадался он.

– Так расскажи, – тихо попросил он. – Наверное, о мужчине, который женился на девушке намного моложе его, завел детей, но так и не смог раздобыть денег, чтобы обеспечить ей приличную жизнь.

– Нет-нет! Все совсем не так. Она про супружескую пару, но он влюбляется в другую, и дальше говорится о том, что происходит с… с каждым из них после этого. Понимаешь, все уже не так, как прежде… потом. Для всех.

– Но он расстается с той, другой, так?

Боже, неужели все его мучения были напрасны?

– Да, расстается. Но я обнаружила: даже когда делаешь то, что считаешь правильным, твое отношение к этому поступку не меняется. В сущности, становится лишь хуже. Каким-то образом наносится ущерб. Я должна была написать об этом. Должна была попробовать вообразить, каково это – любить двоих. Представить, что значит быть несчастной девушкой – внезапно отвергнутой первым человеком, которого она полюбила. И, конечно, я должна была выяснить, что значит очутиться на моем месте. Но я все больше боялась, что ты возненавидишь меня за это. – И наконец так тихо, что он еле расслышал, она заключила: – Я старалась быть честной.

– Клэри, ты же знаешь: я ни за что не стану мешать твоей работе, о чем бы ты ни писала. Помнишь наш коттедж у канала? – Он держал ее за руки и теперь слегка встряхнул их. Она кивнула, слеза упала ему на палец. – Я люблю тебя. И никогда не перестану любить, а это… другое… понимаешь, нужно время. Все проходит, но любой ущерб требует времени. Это верно для всех нас. Со временем все сведется к незначительному эпизоду нашей жизни, вот увидишь.

Позднее, когда они лежали в постели, он сказал:

– Мне бы очень хотелось прочесть твою пьесу.

– Но не прямо сейчас?

– Разумеется, нет, – он обессилел, голова кружилась от облегчения. Пора отдыхать. Он устроил ее поудобнее, прижав к себе. – Надеюсь, в ближайшем будущем ты прославишься, а я буду сопровождать тебя на премьеры с красными коврами и шампанским, и мы оба разоденемся в пух и прах…

– Вряд ли мне когда-нибудь светит такое – слава, soignée[9], и так далее.

– Да уж, милая, мне бы и в голову не пришло считать, что у тебя soignée…

– Совсем забыла: Полли пригласила нас всех к себе на Рождество.

– О, прекрасно. Гарриет и Берти будут так рады. Как мило со стороны Полл… – но он вдруг понял, что она уже задремала. Он осторожно подвигал руку под ее плечом, чтобы не отлежать ее раньше, чем уснет.

Вилли и мисс Миллимент

Рождество всегда пугало Вилли – кроме тех безмятежных лет, когда братья по очереди присматривали за детьми, пока остальная семья уезжала кататься на лыжах. С началом войны этим поездкам, разумеется, пришел конец. Но теперь, оглядываясь на военные годы, проведенные в Хоум-Плейс, она обнаруживала, что те были не так уж плохи. По сравнению с нынешними временами они казались намного лучше, чем она считала тогда. Но после того, как Эдвард нанес ей сокрушительный удар своим уходом, все рухнуло: она помнила, как говорила мисс Миллимент, что с радостью сунула бы голову в газовую духовку, если бы не Роланд. В те дни она начала злоупотреблять джином – привычка, от которой она отказалась сразу же, как только осознала, что приобрела ее.

Много лет подряд она прилагала все старания, чтобы сделать Рождество веселым для Роланда. Теперь ему уже исполнилось восемнадцать, а она только что узнала от Зоуи, что в Хоум-Плейс никто не едет из-за ремонта, и когда, не сдержавшись, ответила, что для нее это ровным счетом ничего не меняет, Зоуи спросила, не согласится ли она прийти к ним на рождественский обед.

– Вместе с мисс Миллимент, разумеется, и с Роландом – мы целую вечность его не видели.