Лосьон, если так можно назвать вязкую и липкую жидкость, напоминающую смолу, был изобретением одного из соседей Ла-Со. Он был весьма эффективен и служил отличной защитой от солнечных ожогов, тепловых раздражений кожи и, если верить изобретателю состава, отпугивал прожорливую рыбу-иглу. К последнему заявлению следовало относиться с сомнением, но все равно оно вселяло уверенность. Стараясь ничего не испачкать в доме Ла-Со, Дорн влез в свою жесткую от морской соли рабочую одежду, усадил Грейс за стол и сел сам. Это было его самое любимое время дня. Молитва, прочитанная хозяином дома, обещала каждому возможность учиться, помогать другим и жить в гармонии с окружающим миром.

Дорн и Грейс повторили молитву на языке Траа, в то время как обычно задумчивый и грустный Ла-Со улыбался и показывал им, как правильно делать ритуальные жесты. Изменения в характере и поведении траанца казались Дорну и чудесными, и необъяснимыми, пока он не узнал о важности триединого начала в жизни этой расы.

Когда он с Грейс пришел к нему в дом, все вместе они образовали столь необходимую для Са-Ло триаду и тем самым восстановили его душевное равновесие.

Молитва окончилась, и Грейс выжидающе посмотрела на хозяина дома. Когда он кивнул, она принялась за еду. Девочка ела с аппетитом, но не как тот дикий зверек, каким она была в первые дни. Нет, теперь ее манеры за столом приблизительно соответствовали тем правилам, которые Дорн сперва перенял у своей сестры, а позже научился в академии.

— Ну, — сурово спросил Ла-Со, приготовившись положить добавку в тарелку Грейс. — Какие шалости ты задумала на сегодня?

Грейс, которая отвечала на этот вопрос каждое утро в течение уже многих недель и считала траанца чем-то вроде дедушки, старалась отвечать серьезно и торжественно:

— Сначала — работа. Приберусь, выучу уроки, которые задал мне Дорн, а потом буду ходить за тобой и путаться под ногами. Как тебе это нравится?

— Ужасно, просто ужасно, — ворчливо ответил траанец. — Но у меня нет выбора. Это — наказание за мои грехи!

— Может быть, и так, а может, тебе просто не повезло, — безмятежно ответила Грейс. — Нам ведь с Дорном тоже не повезло, когда умерли наши родители. Так что точно не скажешь, наказание это или нет.

— Да, не скажешь, — ответил девочке Са-Ло. — Да это и ни к чему, поскольку нужно всегда жить тем, что происходит сейчас. Ешь-ка этот салат из борщовника, в нем много витаминов!

Грейс скорчила гримасу, Дорн рассмеялся, и завтрак на этом закончился. Когда тарелки были убраны, стол вытерт и Грейс приступила к своим домашним обязанностям, юноша пошел на работу.

Теперь он знал дорогу, можно сказать, наизусть, что позволяло ему больше смотреть по сторонам. Но глаза его как магнитом все время притягивал к себе «Мэри Восс». Примерно две недели прошло после того праздника в доме Шарма. Поскольку на разделочной площадке скопилось довольно много кораблей, информационный лайнер стоял почти не тронутым, и Дорн все еще никак не мог поверить, что его разрежут на части, отправят в цеха и там переплавят, прокатают, провальцуют, проштампуют — одним словом, переработают. Во что? В отвертки и ключи? В топоры? В суповые половники? Да какая разница! Что бы они ни сделали из него, это никогда не сравнится с самим кораблем.

Неожиданно то воспоминание, которое смутно тревожило Дорна, но всякий раз ускользало от него, нахлынуло на юношу как поток. Память перенесла его в прошлое, в один из тех редких дней, когда отец взял его в самое лучшее из всех мест на свете — на космический корабль. В тот день этому лайнеру должны были присвоить имя, и, то ли устав от приставаний мальчика, то ли повинуясь собственному капризу, Восс-старший взял сына в эту поездку. Корабль был совсем новый. В нем пахло пластмассой и озоном; этот чудесный аромат был для мальчика как билет на далекие планеты с их экзотическими обитателями; о них часто говорили его родители.

В тот день отец показал Дорну машинное отделение, огромный вычислительный центр, где почти все пространство занимали блоки памяти и банк данных, и провел по длинным, пока еще пустым коридорам. Но самое яркое впечатление произвел на мальчика полуэллиптический центральный пост управления, его многочисленные контрольные панели и огромный обзорный экран, окружающий все пространство рубки. А здесь самым лучшим было кресло капитана — солидное устройство с рядами сенсорных клавишей у подлокотников и выдвижной панелью компьютера.

Дорну разрешили чуть-чуть посидеть в этом кресле. Он только начал знакомиться со многими его чудесами, когда кто-то вытащил его оттуда. Следующее помещение не представляло никакого интереса для мальчика, но, видимо, было очень важным для его отца. Каюта капитана была небольшой, но роскошно отделанной. Говард Восс опустился на колени, взял маленькую ручку сына и прижал ее к гладкой поверхности металла, сказав при этом:

— Настоящая власть не в кресле капитана, сын, настоящая власть здесь! Чувствуешь ее биение под своей ладонью? Чувствуешь силу, мой мальчик? Когда-нибудь она будет твоей.

Дорн, который не чувствовал ничего, кроме холода металла и необычной настойчивости в голосе отца, прилежно кивнул:

— Да, папа.

— Хорошо, — обрадовался Говард. — Теперь посмотри на эту панель. Она чем-нибудь отличается от других?

Дорн замотал головой:

— Нет, такая же, как и все остальные.

— Ты чертовски прав, такая же, — согласился отец, — но все же совсем другая! Сожми руку в кулак и ударь по ней три раза. Ну быстрей же!

Ребенок сделал, как ему было сказано. После третьего удара еле слышно загудел какой-то механизм, и панель ушла в сторону. За ней открылось небольшое и неглубокое углубление, его дно и стенки были выстланы вспененным пластиком. В центре углубления лежал, матово поблескивая, металлический шарик.

— Вот он! — с гордостью сказал Говард Восс. — Самый большой бриллиант в короне нашей империи! Его копии хранятся в тайниках на каждом корабле нашей компании. О них не знает никто из команды, даже капитаны. Таким способом мы оберегаем наш самый большой секрет. Ты не должен говорить об этом никому, даже своей сестре. Обещаешь?

Дорн дал слово и сдержал его. И теперь он радовался тому, что догадался или хотя бы имел основания подозревать, что это такое: в шарах были записаны координаты «Врат Мескалеро»! Значит, вот что имел в виду отец, говоря: «Это наш самый большой секрет». Натали может знать координаты или хотя бы, как их найти, но что, если родители, погибшие внезапно, не успели раскрыть ей тайну координат? Не потому ли перестали поступать деньги за обучение в школе?

Мысли Дорна стали перескакивать с одной на другую, но их беспорядочный бег прервал грубый голос и толчок в спину:

— Эй, парень, что с тобой, черт побери! Или проходи, или сойди с дороги!

Дорн обнаружил, что он стоит посреди улицы и не сводит глаз с корабля родителей. Сколько времени он так простоял? Пять минут? Десять? Пробормотав извинения, он пошел вслед за остальными рабочими к берегу. Юноша чувствовал: что-то в нем изменилось. Может быть, даже все. Память — тонкая материя. Воспоминания поднялись на поверхность его сознания на том празднике, но тогда они утонули в потоке самых горьких чувств и эмоций. И вот они ожили вновь и теперь будут определять смысл его пребывания здесь. Они станут его путеводной звездой. Дорн просто обязан найти нужную панель, открыть тайник и забрать эту сферу. Все остальное не важно.