Он проявил эти способности однажды вечером, когда проводил для Анны экскурсию по холлу, увешанному фамильными портретами. На этот раз экскурсия была подробной и сопровождалась занимательными и порой совершенно неправдоподобными историями о каждой картине.

– Все эти истории вы сочиняете буквально на ходу, – заявила Анна своему брату после того, как Гидеон поведал ей очередную сказку о том, как их двоюродная прабабушка сбежала на Дальний Восток с одноруким торговцем.

– Не все. Двоюродный дедушка Харолд настоял на том, чтобы для его портретов позировал другой человек. Он был буквально помешан на том, каким его запомнят, и хотел, чтобы его запомнили высоким и светловолосым. Вместо этого мы помним его как дедушку без портрета. – Он критическим взглядом окинул портреты, висящие перед ним. – Откровенно говоря, я понятия не имею, кто изображен на большинстве этих картин.

– Разве вас, как Люсьена, не заставляли изучать историю семейства и зазубривать имена предков? – спросила она со смешком.

– К счастью, нет. Но мне нравилось ненастными днями сидеть здесь и представлять, какими они были. Конечно, когда я был молод, все они превращались в странствующих рыцарей и прекрасных дам. Любому мальчишке нравится представлять, что он потомок героев. Со временем мои фантазии становились более разнообразными. Например, некоторое время у джентльмена в ореховой раме, что у вас за спиной, было одиннадцать пальцев на ногах. Прапрабабушка Элайзабет на самом деле была дочерью кузнеца, которую подменили при рождении.

Анна представила себе мальчика, сидящего перед картинами и затерявшегося в мире грез.

– Я бы с удовольствием помогла вам сочинять такие истории.

– А я бы с радостью принял вас в свою компанию.

В его голосе звучала искренность и нотка грусти, которая удивила Анну.

– У вас были Люсьен и лорд Дейн.

– Мне хотелось, чтобы и вы были рядом, – ответил он. – Мой брат и Макс в детстве вовсе не были фантазерами. Забавно, что они обрели эту способность с возрастом.

– Может быть, они чувствовали, что не могут быть такими.

– Именно так, – согласился он и с любопытством посмотрел на нее. – А вы? Вы были серьезным ребенком или фантазеркой?

– Я была серьезным ребенком, – призналась Анна. – Очень усердно занималась.

– Вы были счастливы? – мягко спросил он.

Она перевела взгляд с портрета молодого полного мужчины со спаниелем на руках на открытое лицо Гидеона. Ей очень нравилось, что они оба склонны к милым глупостям, хотя он предпочитал называть это изысканным вкусом к абсурдному, и ее удивило, что разговор неожиданно повернул в такое русло.

– Прошу прощения?

– Ребенком в Андовер-Хаусе? – пояснил он. – Вы были счастливы? Вряд ли я мог бы чем-нибудь помочь, сам будучи ребенком. Но… знать, что у меня есть сестра, которая нуждается в помощи…

– Моя жизнь была более комфортной, чем у многих других детей, – быстро успокоила его Анна.

– Но не такой комфортной, как могла бы быть, – поправил он, кивнув. – Я прошу прощения от имени нашего отца.

– Это лишнее, но извинения приняты, если для вас это важно.

Он нахмурился в задумчивости.

– Не важно, честно говоря. Мне не слишком нравится, что грехи нашего отца прощаются так легко.

– Может, в таком случае мне стоит сердиться на него чуть дольше? – Она вообще на него не сердилась. Трудно думать, что тебя предали, если ты никогда не встречала этого человека. Но Гидеону, похоже, эта мысль понравилась.

– Сочту это за личное одолжение.

– Которое я смогу припомнить вам в будущем? – поддразнила она и с удивлением подумала о том, что, оказывается, тоже способна на шутливое поддразнивание. Ей постоянно напоминали, как многое изменилось в ее жизни за столь короткий срок.

– Ты можешь разоблачить характер нашего следующего предка, – предложил Гидеон. – Как ты на это смотришь?

– Ты имеешь в виду сочинить историю? Не думаю, что у меня хорошо получится.

– Чтобы узнать, нужно попробовать. Давай.

Идея Анне понравилась, и она откликнулась на предложение. Оказалось, что она не очень талантливая рассказчица, но недостаток умения компенсировался энтузиазмом.

Они по очереди с Гидеоном сочиняли истории, двигаясь по холлу и начисто разоряя фамильное древо. Анна готова была продолжить это состязание фантазеров, но появилась раскрасневшаяся горничная с письмом в руке.

– Прошу меня извинить, мисс Райз, но пока вы беседовали с леди Уинифред, вам доставили письмо, а я совершенно забыла о нем. – Взгляд широко раскрытых голубых глаз метнулся от Анны к Гидеону и обратно. – Мне ужасно жаль.

– Ничего страшного. – Анна с нескрываемым нетерпением взяла письмо. – Вы не возражаете, если я прочитаю его прямо сейчас? – застенчиво спросила она Гидеона. – Мне не терпится узнать, что пишет миссис Кулпеппер.

– Ни в коей мере, – заверил он Анну. – К тому же мне уже пора идти. Я слишком надолго оставил мою прелестную жену.

Она благодарно улыбнулась, торопливо сломала печать и открыла письмо, отметив, что шаги Гидеона раздавались уже из коридора. Первая же строка письма заставила ее охнуть.

Письмо писала не миссис Кулпеппер.

Это было послание от ее матери, и послано оно было не из Лондона. Оно было отправлено из «Медвежьей берлоги» – единственного постоялого двора в Колриджтоне.

«Нет, нет, нет».

– Все в порядке, мисс?

– Да. Да, вполне. Просто небольшой сюрприз. Спасибо, Мэри.

Анна даже не заметила, как горничная, быстро присев в реверансе, исчезла за дверью. Анна впилась взглядом в ровные строчки и тут же решила написать ответную записку с резким отказом. Впрочем, уже через минуту Анна поняла, что это не подействует. Мадам проделала достаточно долгий путь в Колриджтон, чтобы поговорить с дочерью, и, конечно, никакое письмо ее не удовлетворит. Наверное, она уже проявляет недовольство столь долгим молчанием дочери, ведь Анна с леди Уинифред ходили на прогулку несколько часов назад. Удивительно, что мадам еще не оборвала звонок парадного входа. Представив такую картину, Анна почувствовала, как по спине побежали мурашки: этого нельзя допустить.

Испытывая в равной степени решимость и страх, Анна скомкала письмо и отправилась в свою комнату за шляпкой и перчатками.

«Медвежья берлога» представляла собой оживленное, ухоженное заведение, получившее сомнительную известность из-за того, что в течение двухсот лет четырежды сгорало дотла и вновь восстанавливалось на том же самом месте. Последнее восстановление произошло менее десятка лет назад, но Анна не обратила внимания ни на строгие линии абриса дома, ни на неожиданно гладкие деревянные полы.