Ее образование в большой степени исходило от нее самой. Она овладела чтением и арифметикой в раннем возрасте и с этого времени изучала каждую книгу, свиток или таблицу, которые ей попадались, с жадным и неразборчивым любопытством. Учителя расстраивались из-за ее приводящего в ярость поведения и частого отсутствия, что, впрочем, почти не влияло на ее способность усваивать их уроки быстро и хорошо. Но применение этих знаний вовсе не интересовало леди Пейшенс. Ее голова была полна фантазиями. Она заменяла поэзией и музыкой логику и манеры и не выказывала совсем никакого интереса к светской жизни и к искусству женского обольщения.

И тем не менее она вышла замуж за принца, который ухаживал за ней с искренним энтузиазмом, что вызвало первый серьезный скандал в его жизни.

– Встань прямо! Я вытянулся.

– Не так! Ты похож на индюка, которого собираются зарезать. Расслабься. Нет, плечи отведи назад, не горбись. Ты всегда стоишь так, расставив ноги?

– Леди, он всего лишь мальчик. Они всегда такие. Все состоят из углов и костей. Дайте ему войти и успокоиться.

– Ну хорошо. Тогда входи.

Я приветствовал кивком круглолицую служанку. Она улыбнулась в ответ, и на щеках у нее появились ямочки. Она указала мне на заваленную подушками и шалями скамью. На ней едва оставалось место, чтобы сесть. Я уселся на краешек и оглядел комнату леди Пейшенс. Тут было хуже, чем у Чейда. Я бы подумал, что здесь никто не убирался много лет, если бы не знал, что она только недавно приехала. Даже подробная опись того, что находилось в комнате, не смогла бы дать представления о ней, потому что примечательной ее делало сопоставление предметов. Веер из перьев, фехтовальная перчатка и охапка лисохвоста были сложены в потертый сапог. Маленький черный терьерчик с двумя толстыми щенками спал в корзинке, выложенной меховым капюшоном и несколькими шерстяными носками. Семейство резных костяных моржей стояло на дощечке рядом с лошадиной подковой. Но надо всем этим господствовали растения. Тут были выпирающие из глиняных горшков, чайных чашек и кубков пучки зелени и ведра опилок и срезанных цветов. Лианы спадали из кружек с отбитыми ручками и треснутых чашек. Случались и неудачи – кое-где из горшков с землей торчали голые палки. Растения громоздились повсюду, куда доходили лучи утреннего или послеполуденного солнца. Впечатление было такое, будто сад влился в окна и разросся вокруг разбросанных вещей.

– Он, по всей вероятности, еще и голоден, верно, Лей-си? Я слышала это про мальчиков. Думаю, на подставке у моей кровати есть немного сыра и сухарей. Принесешь их ему, дорогая?

Леди Пейшенс стояла примерно на расстоянии вытянутой руки от меня, разговаривая со своей служанкой.

– Я на самом деле не голоден, спасибо, – выпалил я, прежде чем Лейси успела подняться на ноги. – Я здесь, потому что мне сказали, я могу быть в вашем распоряжении утром столько времени, сколько вы захотите.

Это был мягкий пересказ. То, что на самом деле сказал мне король Шрюд, звучало так: «Каждое утро отправляйся к ней и делай все, что она скажет, чтобы она наконец оставила меня в покое. И поступай так до тех пор, пока не надоешь ей так же, как она мне». Его резкость ошеломила меня, потому что я никогда доселе не видел его таким раздраженным. Верити вошел в комнату, когда я поспешно выходил, и он тоже выглядел совершенно измученным. Оба они разговаривали и двигались так, будто прошлой ночью выпили слишком много вина, но я видел их за столом, и там заметно недоставало и вина и веселья. Верити взъерошил мои волосы, когда я проходил мимо.

– С каждым днем все больше походит на отца, – сказал он нахмурившемуся Регалу, появившемуся вслед за ним. Регал сверкнул на меня глазами и громко хлопнул дверью.

Итак, я был здесь, в комнате моей леди, а она шелестела юбками и разговаривала через мою голову, как будто я был животным, которое внезапно может укусить ее или запачкать ковер. Я видел, что это доставляет массу удовольствия Лейси.

– Да. Я это уже знаю, видишь ли, потому что это я попросила короля, чтобы тебя сюда прислали,– заботливо объяснила мне леди Пейшенс.

– Да, мэ-эм. – Я выпрямился на краешке скамьи и попытался выглядеть воспитанным молодым человеком с хорошими манерами. Вспоминая наши предыдущие встречи, я едва ли мог порицать ее за то, что она обращается со мной как с идиотом.

Повисла пауза. Я разглядывал интерьер. Леди Пейшенс смотрела в окно. Лейси сидела, хихикала про себя и делала вид, что плетет кружево.

– О, вот.– Быстро, как падающий на добычу коршун, леди Пейшенс нагнулась и схватила за шкирку щенка черного терьера. Он удивленно взвизгнул, а его мать с раздражением уставилась на то, как леди Пейшенс пихает его мне в руки. – Это тебе. Он твой. Каждому мальчику нужен щенок.

Я поймал извивающегося щенка и умудрился подхватить его, прежде чем леди Пейшенс разжала руки.

– А может, ты бы больше хотел птичку? У меня есть клетка с зябликами в спальне. Можешь взять одного из них, если тебе больше нравится.

– Ах! Нет, щенок это прекрасно. Щенок – это замечательно! – вторая часть этого заявления была обращена к щенку. Моим инстинктивным ответом на его писк была попытка проникнуть в его сознание и успокоить. Его мать почувствовала мой контакт с ним и одобрила это. Она снова беззаботно устроилась в своей корзинке с белым щенком. Мой щенок посмотрел мне прямо в глаза. Это, по моему опыту, было довольно не– обычно. Большинство собак избегает долго смотреть в глаза человеку. Столь же необычной была его готовность к контакту. Я знал по тайным экспериментам в конюшнях, что большинство щенят его возраста – это всего лишь пушистые комочки, в основном обращенные к матери, молоку и сиюминутным потребностям. Этот же парнишка уже прекрасно осознавал себя и проявлял глубокий интерес ко всему окружающему. Ему нравилась Лейси, которая кормила его кусочками мяса, и он остерегался Пейшенс – не из-за плохого с ним обращения, а потому, что она спотыкалась о него и запихивала в корзинку всякий раз, когда он с таким трудом из нее выбирался. Он думал, что я замечательно пахну; запахи птиц, лошадей и других собак были в его сознании как бы цветами, символами предметов, которые пока не имели для него ни формы, ни реальности, но которые он тем не менее находил восхитительными. Я вообразил для него эти запахи, и он забрался мне на грудь, вертясь, извиваясь, принюхиваясь и восторженно вылизывая меня. Возьми меня, покажи мне, возьми меня.

– ...даже не слушаешь?

Я вздрогнул, ожидая удара Баррича, потом понял, где нахожусь, и осознал, что маленькая женщина стоит передо мной, уперев руки в бедра.

– Думаю, с ним что-то не в порядке, – неожиданно сообщила она Лейси. – Я видела, как он тут сидел и смотрел на щенка. По-моему, это было что-то вроде припадка.

Лейси умиротворяюще улыбнулась и продолжала плести кружева.

– Очень напоминает мне вас, леди, когда вы начинаете возиться с этими листьями и кусочками растений, а потом вдруг уставитесь в землю и сидите так.

– Ну,– Пейшенс была явно недовольна,– одно дело, когда взрослый задумывается, и совсем другое, когда мальчик стоит тут и выглядит просто слабоумным.