Однако не так просто было доказать, что исчезнувший Мейер ван Вейн и схваченный на месте преступления Соме Унгер – одно лицо. Дело в отпечатках пальцев.

Соме Унгер – настоящее имя Альберт Хаухер – был наполовину поляком, наполовину голландцем. Гражданство же имел немецкое. На месте преступлений этот человек не оставил ни единого отпечатка. Складывалось впечатление, будто он жил, не снимая перчаток. Ван Вейн оставлял отпечатки пальцев, Соме Унгер – никогда. Зато следы перчаток обнаружены были в большом количестве. Остались они и в автомашине Эвы Томпкинс, и на чеке бензоколонки, и на дверях гаража Марселя Ляпуэна, и на пистолете, отобранном у убийцы. Впрочем, и в момент захвата те же самые перчатки были у него на руках. А следы перчаток – это же не отпечатки пальцев! Но самое главное – отпечатки Альберта Хаухера, снятые после ареста, даже близко не совпадали с отпечатками Мейера ван Вейна. Вот это был удар так удар!

Зубы! Инспектор ухватился за возможность идентифицировать преступника по зубам. Но и зубы не оправдали его надежд. Полиция отыскала зубного врача Мейера ван Вейна. Он принимал адвоката раза два за пятнадцать лет, причем никаких серьезных следов врачебного вмешательства на зубах пациента не осталось. Так, мелочи, не стоящие внимания. Не было даже необходимости делать рентген. Зубы Мейера-Сомса пребывали в идеальном состоянии, даже удивительно, что в наше время еще встречаются особи с такими зубами. Зубы Альберта Хаухера тоже были в полном порядке.

Итак, идентифицировать Сомса Унгера как Мейера ван Вейна по отпечаткам пальцев или зубам было нельзя. Что уж говорить о внешности, которая даже близко не совпадала. Примчавшаяся из Америки Янтье Паркер с сомнением качала головой, разглядывая арестанта.

– Нет, не он это, – наконец заявила она. – Я знала Мейера не хуже Нелтье, этот человек совсем не похож на него. Мейер всегда производил на меня впечатление человека… мягкого, что ли, и внешне, и по характеру. Вот рост, пожалуй, такой же, а все остальное – другое.

Из Штутгарта вызвали Наталью Штернер.

– Боже, но ведь это не Торн! – воскликнула пылкая женщина. – Хотя… если хорошенько присмотреться, чем-то он немного напоминает прежнего Торна, с которым я познакомилась пять лет назад. Но потом он раздобрел… И потому я его и разлюбила, то есть я хотела сказать – мы стали друзьями. Он столько раз давал мне дельные советы, и вообще, я не встречала больше такого блестящего юриста.

Другого мнения придерживалась служанка покойной Нелтье.

– Сдается мне… Я и ошибаться могу, ведь лицо у этого совсем другое, по лицу я бы его не опознала, да и фигура – дай бог каждому. Но вот припоминаю, когда он полюбился хозяйке… то есть когда госпожа ван Эйк взяла его себе в адвокаты, фигурой он был в точности такой же. Мужик – загляденье, а вот потом как-то растолстел… В животе и, как бы сказать, в заднице… И в последние годы совсем не походил на того, что полиция мне показала. А на того, прежнего, этот очень даже похож! И фигура, и ухватки. Быстрый, прямой, прямо юноша молоденький…

Однако, за исключением этой пожилой женщины, больше никто из знавших адвоката Мейера ван Вейна не опознал его в арестованном Альберте Хаухере. Инспектор Рейкееваген понимал, что для идентификации Сомса-Альберта-Мейера ему придется отправиться в прошлое.

Неужели у Мейра никогда не брали на анализ кровь? Не делали рентген головы, рук, ног, других костей? Неужели он себе никогда ничего не ломал? Да существует ведь ДНК, если на то пошло!

Никого из близких родственников у Мейера не было, это проверили, когда он исчез и начались поиски. Знакомых множество, но инспектора интересовали знакомые давние, знавшие Мейера двадцать лет назад.

Детские снимки ничего не дали. Даже напротив, их анализ показал, что ребенок на снимках и арестованный – совершенно разные люди.

Единственный снимок, давший положительный результат, был тот, что сделали в полиции, когда допрашивали ван Вейна. При сравнительном анализе было выявлено, что два черепа – на снимке ван Вейна и на свежей фотографии Альберта Хаухера – идентичны.

По документам Мейер ван Вейн после школы получал образование в Голландии, вернее, начал учиться в Голландии, закончил же в Оксфорде – шестнадцать лет назад. Будучи необыкновенно способным молодым человеком, сразу же начал работать по специальности, причем продолжал учиться, приобретая все новые знания и все более высокую квалификацию. И карьеру делал в хорошем темпе, перескакивая через ступеньки служебной лестницы. Достиг высот в своей области благодаря способностям, трудолюбию и превосходному образованию. Должен же его хоть кто-нибудь помнить с тех давних студенческих времен или с первых шагов на юридическом поприще?

С немалым трудом инспектору Рейкеевагену удалось разыскать трех человек, которые учились вместе с ван Вейном в университете. Один проживал в Голландии, двое других в Англии. Нашелся и одноклассник (большая удача), который учился вместе с Мейером ван Вейном двадцать семь лет назад. Увы! Все эти люди едва помнили ван Вейна, поскольку тот ничем особенным не отличался, а один из троицы даже высказал предположение, что вроде как этот ван Вейн давно умер. Разбился, кажется, на машине. И фотографии ван Вейна ни у кого из этих людей, разумеется, не завалялось.

Дальнейшие розыски принесли одни лишь неутешительные сведения. Родители Мейера ван Вейна шестнадцать лет назад погибли в авиакатастрофе, а дом, в котором они жили, сгорел, остатки его разобрали и на этом месте построили новый. Прочих жильцов разыскать не удалось.

Инспектор не сомневался, что шестнадцать лет назад Альберт Хаухер преобразился в Мейера ван Вейна. Но это еще требовалось доказать. Тут надо вспомнить, что Соме Унгер, он же Альберт Хаухер, он же Мейер ван Вейн, он же Герхард Торн, был еще и Стефаном Осадчим, а также целым сонмом бизнесменов, немецким врачом, соседом Марселя Ляпуэна и, наконец, Яном Коваликом. Причем каждый из этих персонажей не только звался иначе, они все и выглядели иначе. Вряд ли проходимец для изменения внешности пользовался косметическими салонами, наверняка это делалось втайне от всех. Значит, у Альберта Хаухера есть тайное убежище, безопасное гнездышко. И вот уж там наверняка найдутся его отпечатки пальцев, которые можно будет сравнить с отпечатками ван Вейна.

Конечно же, допросы Альберта Хаухера ничего не дали, о себе он ни слова не сказал, лишь как заведенный требовал адвоката.

Адвокат у него имелся. А почему бы ему не иметься? Некий Хенрик Быкович, швейцарец польского происхождения. Он прибыл в Амстердам, искренне недоумевая, за что задержали его клиента. Пана Хаухера он знает всю жизнь, их знакомство не прерывалось надолго, разве что клиент уезжал по делам, а такое случалось часто. Он в курсе всех дел клиента и может доказать, что свое состояние господин Хаухер нажил честным путем. Его клиент – геолог, когда-то работал в государственной организации, но давно ушел оттуда и многие годы является вольным золотоискателем. И надо заметить, очень удачливым золотоискателем. Про какого ван Вейна вы говорите? Юрист? Да нет же, господин Хаухер – геолог! Они знакомы с юности, еще со студенческих лет. Он, Быкович, выбрал юриспруденцию, а его товарищ – геологию. Где это было? В Польше. Они оба потом покинули родину, но в разное время. Да, связь поддерживали, но первые годы исключительно по телефону. Альберту жутко везло после того, как он покинул социалистическую Польшу, где геологи вели жалкое существование. И правильно сделал, что уехал в свободный мир, с его-то способностями и удачливостью! Доказательство – бразильские изумруды, южноафриканские алмазы, канадское золото, причем все легально, за такие открытия выплачивают очень щедрые комиссионные. Случалось ему работать и на самого себя. Однажды в африканской стране произошел государственный переворот, и Хаухеру удалось оформить концессию на свое имя. Разве такое преследуется законом? Нет, не преследуется. А, так вы видели эти документы. Ну и что с того, что концессия длилась всего месяц. За месяц можно отыскать дюжину «Кохиноров»! Рейкееваген стал потихоньку впадать в панику, как вдруг пришло спасение, откуда и не ждал.