Красивое лицо Пенелопы покрылось красными пятнами и поляк понял, что она действительно сейчас готова задушить Артемия Ивановича. Медленно, тщательно подбирая слова, он стал объяснять ей причину своего отъезда:

— Видишь ли, Пенни, один очень приближенный к русскому императору человек, вытащивший нас с Гуриным из Сибири, сегодня утром телеграммой потребовал разыскать Гурина, которого я не видел, да и видеть не хочу, с тех пор как мы расстались с ним в Петербурге. В случае моего отказа я вновь попаду обратно, и никто, ни английская полиция, ни правительство, ни сам дьявол не помогут мне этого избежать. Сейчас Гурин в Париже и я просто вынужден туда ехать, если хочу через три недели стоять с тобой под венцом, а не идти в кандалах где-нибудь по Сибири.

Пенелопа скривила губы в язвительной улыбке.

— Эсси! — Она распахнула дверь своей спальни и позвала мачеху. — Мой любезный женишок собирается ехать в Париж искать там твоего Гурина. Может, и ты хочешь поехать с ним на поиски этого козла?

— Ты не смеешь так говорить о Гурине, Пенни! — крикнула та, мгновенно появляясь на лестнице из гостиной.

— Это я-то не смею о нем говорить! Еще как смею! Вы с ним нашли друг друга! Он недоумок, а ты — опившаяся хлоридина дура, свихнувшаяся на медведях!

— Всех моих медведей сжег твой жених, а тех, что он не сжег, я бросила в камин сама!

Но не успела Эстер пересечь верхнюю площадку лестницы, как среди гипсовых статуй мелькнул шелковый шлафрок доктора Смита.

— Вы, Фейберовский, оправдываете мои самые худшие ожидания, — заявил доктор, достигнув дверей спальни своей дочери одновременно с женой. — Если вы посмеете привезти сюда вашего Гурина, я размозжу вам обоим головы! Я вас кастрирую прилюдно, на глазах у моей жены и русского посла.

— Но при чем тут русский посол мистер Стааль? — спросил поляк, глядя на доктора поверх очков. — Лучше уж на глазах у посланника турецкого султана. Тогда, быть может, нас с Гуриным возьмут евнухами к султану в гарем.

— Как вы смеете рассуждать о гаремах, собираясь жениться на моей дочери! — воскликнул Смит.

— Вы тоже хороши, доктор Смит. Как я женюсь на вашей дочери, если вы меня кастрируете?

— Если я вас кастрирую, тогда я выдам ее замуж за…

— За турецкого султана, — подсказал Фейберовский.

— Нет же! Я выдам ее…

— За русского посла.

— Проклятье! Вы меня запутали. — Доктор Смит развернулся и проорал в сторону гостиной: — Гримбл!

— Да, отец, — тотчас откликнулся тот, появляясь на лестнице.

— С каких это пор я тебе отец? — недовольно спросил Смит.

— Разрешите мне вас так называть, доктор, ибо ради вашей дочери я готов сам кастрировать поляка.

— Я лучше выйду за кастрированного Стивена, чем за полноценного Гримбла, — решительно заявила Пенелопа.

— Но твой поляк никогда больше не вернется из Парижа, разве ты не понимаешь этого?! — закричал на нее доктор Гримбл, теряя из глаза монокль.

— А это уже не ваше дело, Энтони. Может быть, я вместе с ним поеду в Париж.

— Я тоже поеду в Париж, — внезапно сообщила Эстер.

— Ты?! — зарычал доктор Смит и его длинная шея побагровела, а лысина покрылась испариной. — К Гурину?! Убью!

Все время прислушавшаяся к разговору Барбара Какссон не замедлила появиться на сцене и вмешаться, нравоучительно заявив доктору Смиту:

— Я вам говорила, что вы совершаете большую ошибку, доктор Смит, оказывая доверие всякого рода проходимцам вроде мистера Фейберовского. Мало того, что он похитил, и теперь уже навсегда, у английской нации вашу дочь, которая будет рожать нам полукровок, так он еще развратил вашу жену…

— Он развратил ее не сам, — встрял Гримбл. — Он развратил ее при помощи своего русского борова, так что теперь вашей жене самое место в лечебнице для душевнобольных.

— Я разберусь сам, куда мне помещать свою жену, доктор Гримбл! — закричал Смит и указал пальцем вниз на лестницу. — Убирайтесь! Он мне еще будет советовать! Да пусть сперва со своими глистами разберется! Мистер Фейберовский, вышвырните его вон. Вы, конечно, негодяй, но зато вы не даете мне дурацких указаний.

Фаберовский немедленно двинулся к доктору Гримблу, но тот предпочел ретироваться сам, без посторонней помощи, и уже снизу, от дверей прокричал:

— Вы мне еще ответите за это, доктор Смит! Пенелопа, я люблю вас! И я не дам вашему жениху обвенчаться с вами, так и знайте. Вы все равно будете моей!

— И не воображайте себя медицинским светилом, Гримбл, — крикнул ему сверху доктор Смит, перегибаясь через перила. — Цена вам как врачу — дерьмо, в котором живут разлюбезные вам глисты!

— Скажите, доктор Смит, — дотронулась ему до плеча мисс Какссон, — разве маниакальное желание жениться на вашей дочери, ярко выраженное у доктора Гримбла, не являются симптомом психического расстройства? Его следовало бы поместить в частную клинику, а я пошла бы к нему сиделкой. Я уверена, я смогла бы выходить его.

— Обойдусь без ваших советов. Ваше дело следить за моей дочерью! — рявкнул на нее доктор. — И только для этого я нанял вас к ней в компаньонки. И что плохого в том, если мужчина любит мою дочь до безумия. Вот мистеру Фейберовского иметь хотя бы капельку такого безумия…

Поляк заткнул уши руками и сказал, мотая головой:

— Я больше не могу, Пенни! Мне необходимо срочно покинуть этот сумасшедший дом!

— Ты не хочешь взять меня с собой в Париж? — спросила Пенелопа, уже оправившаяся после первого шока, вызванного сообщением жениха о необходимости ехать в Париж к Гурину.

— Нет. Разве тебе не терпится увидеть Гурина?

— Это мне не терпится увидеть Гурина, — заявила Эстер.

— О вас, миссис Смит, речи не идет. Напишите ему письмо, я передам.

— Только попробуй! — взвился доктор Смит. — Я сожгу всю бумагу в этом доме!

— Передайте ему на словах, Стивен, что не было в моей жизни другого мужчины, которого бы я так любила, как его, — Эстер всхлипнула и, достав помещенный на лифе между двух застежек платок, промокнула глаза.

— Как все тут у вас романтично выходит, — сказал Фаберовский. — Все одержимы любовью. Пенни, а ты меня любишь?

— Возможно, — дипломатично ответила та.

— Приятно иметь дело с нормальным человеком.

— Так что насчет Парижа?

— Насчет Парижа, Пенни, я могу сказать тебе только одно. Там где Гурин, там непременно вляпаешься в какую-нибудь скверную историю.

— Вроде женитьбы на мне, так, Стивен?

— Пусть уж я вляпаюсь один.

— Хочешь стать двоеженцем?

Барбара Какссон, едва не лишившаяся чувств после позорного изгнания доктора Гримбла, постепенно очухалась и уже могла вновь вставлять в разговор ценные замечания.