— Полагаю, что я уже завтра отправлюсь в столицу. Сегодня же посвящу остаток дня бане. Эта Лавиния очень мила. Я могу взять её в постель?

— Разумеется, мой друг. Она знает многие секреты любовных игр. Надеюсь, ты будешь вполне доволен…

Когда явился Давид, о котором упомянул Гай, Теций лежал на мраморном столе лицом вниз, закрыв глаза и вдыхая ароматные масла, курившиеся в чашах, расставленных по углам комнаты. Лавиния со знанием дела разминала Тецию спину, не забывая пройтись сильными пальцами по ягодицам гладиатора.

— Ты звал меня, господин? — спросил вошедший в помещение Давид.

— Твой хозяин сказал, что ты знаком с каким-то иудейским пророком, — Теций открыл глаза и принялся с интересом разглядывать стоявшего в дверях раба.

Давид выглядел очень молодо, но взгляд его был серьёзен не по годам.

— Должно быть, ты спрашиваешь о человеке по имени Исса.

— Не знаю его имени, но Гай сказал, что этот пророк учит людей о бессмертии души, — отозвался Теций.

— Да, Исса учил и этому, — кивнул Давид. — Только теперь он никого не учит. Он покинул наш мир.

— Он умер?

— Его убили, забросали камнями, — Давид произнёс эти слова без малейшего сожаления, очень спокойно, почти равнодушно.

— Этот Исса был твоим учителем?

— Я называл его моим учителем, — кивнул раб.

— И ты так говоришь о его гибели?

— Как «так»?

— Без эмоций… Тебя не волнует его смерть?

— Смерть — иллюзия. Она не должна беспокоить людей, — произнёс Давид.

— Иллюзия? — не понял Теций. — Почему иллюзия? На каком основании ты так говоришь?… Нет, не иллюзия. Я видел, как люди падали под ударами моего меча. Видел, как из их ран вытекала кровь, а вместе с ней и жизнь. Это было на самом деле, никакой иллюзии. Смерть не имеет ничего общего с иллюзией. Можешь поверить мне, я знаю, о чём говорю. Я вижу чаще смерть, чем ясное солнце в небе.

— Тебе только так кажется, господин, — улыбнулся Давид.

— Кажется?

— Да, кажется. Но ты не сможешь понять этого до определённого момента.

— До какого же? Что это за волшебный момент, когда я пойму, что смерть — иллюзия?

— Когда ты осознаешь, что всё вокруг иллюзия, тогда ты поймёшь, что представляет собой смерть.

— Это очень невнятные слова. Так можно сказать о чём угодно.

— Да, о чём угодно.

— Тогда я не понимаю тебя, — Теций оттолкнулся руками от мраморной плиты, сел и с интересом поглядел на Давида. — Объяснись. В твоих словах слишком много тумана.

— Нет. В моих словах исключительная ясность. Тебе просто нужно понять. Но ты пока не хочешь понимать. Тебя сдерживают твои привычки, тебя ограничивают твои пристрастия. Ты цепляешься за них, потому что веришь в то, что они связывают тебя с действительным миром.

— А разве этот мир не действителен?

— Действителен. Но иллюзии тоже действительны, господин. И твои убийства на арене тоже действительны.

— Я не понимаю, почему ты утверждаешь, что иллюзии действительны.

— Потому, что ты видишь их. Всё, что ты видишь и чувствуешь, существует на самом деле, — ответил Давид.

— Но ты всё-таки называешь это иллюзией, — уточнил Теций, сосредоточенно наморщив лоб.

— Да… Скажи мне, господин, действителен ли твой сон, который приходит к тебе ночью? Является ли твой сон реальной жизнью?

— Разумеется, это лишь сон. Как раз это и есть иллюзия, Давид, — Теций обрадовался, ощутив знакомую почву.

— Но ведь во сне ты испытываешь страх, радость, боль, наслаждение… Или я не прав?

— Прав. Да, ты прав, я чувствую во сне и боль, и вкус, и ужас… Но… Не намекаешь ли ты на то, что сон можно приравнять к жизни?

— А разве ты хочешь сказать, что ты не живёшь во время сна? — Давид вдруг засмеялся. — Или ты будешь настаивать на том, что тебя во время твоего сна не существует, а существует только иллюзия сама по себе, вне тебя, без тебя?

— Нет, не буду настаивать, но… Ты хитрец, ты ловко повернул логику мысли, Давид…

— Я лишь указал тебе на истину…

— Ты хитришь…

— Разве? Какой мне прок от этого, господин? Разве эта хитрость, как ты её называешь, дарит мне свободу в том виде, как ты это представляешь? Нет, я по-прежнему остаюсь рабом, у меня есть клеймо на пятке. Зачем же мне хитрить, если хитрость не приносит мне никакой пользы?

— Но ты воспринимаешь мир иначе!

— Да! Тут ты не ошибаешься, господин, — Давид слегка поклонился. — Я воспринимаю мир иначе, чем ты и чем подавляющее большинство окружающих меня людей. И в этом состоит моя свобода.

Теций дал знак Лавинии, чтобы она перестала массировать ему спину.

— Ты можешь идти, — сказал он девушке и поманил Давида рукой. — Присядь возле меня. Я хочу, чтобы ты не чувствовал себя моим слугой.

— Я и не слуга тебе, господин. Я лишь играю роль слуги.

— О, жители Олимпа! — воскликнул Теций. — Я ничего не понимаю в твоих рассуждениях! Ты умён и хитёр, как тысяча демонов, Давид. Ты можешь ввести в заблуждение самого головастого из жрецов!

— Я не испытываю надобности в том, чтобы вводить кого-либо в заблуждение. Я живу тем, что у меня есть. Но всё же я благодарю тебя за то, что ты предлагаешь мне место подле себя. Я умею оценить добрый жест.

— Я сам был рабом, — произнёс Теций.

— Давно ли?

— Теперь мне кажется, что с тех пор прошла целая вечность. Но всё же я помню всё в деталях.

— Тебе нравится твоя свобода? — спросил Давид, присаживаясь рядом с Тецием.

— Поначалу я был испуган этой свободой, не знал, что мне делать. Затем жизнь совершила крутой поворот, я стал гладиатором. Теперь я чувствую себя вполне независимым, но я бы не сказал, что я до конца свободен. Свобода — дар, который не все умеют оценить.

— Вот оно что! — чуть ли не крикнул Давид.

Теций вздрогнул от пронзительного голоса иудея.

— Что значит «вот оно что»?

— Ты не удовлетворён твоей свободой!

— Я, должно быть, не очень точно выразился, — попытался отговориться Теций.

— Ты никогда не выражался точнее. Людям редко случается бывать столь точными в своих мыслях.

— Почему ты…

— Позволь я расскажу теперь о моём учителе… О том человеке, про которого ты спросил вначале…

— Да, это было бы весьма уместно, — кивнул Теций, — ведь ради разговора о нём я позвал тебя.

Давид задумался, опустил веки, вскинул голову, погружаясь в свои воспоминания. Его правая рука поднялась с колена, зависла на уровне груди, ощупывая пальцами воздух, затем сложилась в кулак и выставила указательный палец вперёд, будто нацеливаясь на что-то невидимое.