— Ладно, сейчас проверну, — сказал он.

Кэшин вышел, сел в машину, смотрел на дождь и думал, откуда он знает этого парня. Тот как раз заворачивал фарш, когда Кэшин открыл дверь.

— Ты ведь местный, да? — спросил Кэшин. — Как зовут?

— Ли Пиггот, — ответил он, неумело заворачивая толстыми пальцами фарш. — А вы не кузен Дугью?

— Точно. Знаешь Дугью?

— Не всех. С некоторыми в школу ходил.

— Ли Пиггот… А ты за наркотики в Кромарти не привлекался?

Парень моментально стал из розового багровым:

— Нет!

— Тогда, наверное, однофамилец. Мясник — хорошая работа, достойная. Люди ценят, когда мясник у них хороший. Они ему даже доверяют.

«Ты полицейский? Полицейский, — мысленно сказал себе Кэшин. — Вот и работай, создавай в своем поселке хорошую жизнь. Запугивай, устрашай…»

Последняя остановка — Порт-Монро. В участке царило запустение. Он вошел, посмотрел на свой стол: там лежал конверт со страницами факса от Дава.

Пора домой — впереди было целых пять недель отпуска. Дождь перестал, разгулялось, везде было чисто и свежо. Как много можно расчистить и построить за пять недель?

Ребб работал в саду. Он раскопал низкую дренажную стенку.

— Вот это да! — сказал Кэшин. — Что, эльфы, что ли, под дождем работали?

— Скажешь тоже — работа! Мне дождь не мешает.

— А мне мешает.

— Ну, так ты полицейский. Откуда тебе о работе-то знать. Для вас расстегнуть молнию — уже работа.

— Ты, видно, хорошо с Берном ладишь. Нахватался…

Они проработали часа два, откопали двадцать метров каменной кладки и остатки кованых железных ворот.

— Я тут пожевать приготовил, — сказал Ребб.

Они прошли в дом, Дейв вынул четыре аккуратно завернутых в бумагу сэндвича и разогрел их на гриле.

— Неплохо, — похвалил Кэшин. — Старинный рецепт?

— Какой там рецепт! Помидоры да лук.

Они вернулись, поработали еще час, а потом Ребб отправился доить коров.

— Старик пригласил меня в Кенмар, в паб, — предупредил он.

Кэшин провозился с полчаса, потом обошел участок и посмотрел, что уже сделано в саду и на стройке. Он вдруг почувствовал, что доволен тем, как идут дела, испытал гордость за самого себя. И еще, хоть работали они почти четыре часа, он почти не ощущал боли.

Но едва он распрямился после того, как положил еду в собачьи миски, его словно ударило током. Он медленно опустился на стул и долго сидел выпрямившись, закрыв глаза. Он не помнил, сколько прошло времени, прежде чем он отважился приподняться. Потом осторожно, неуклюже развел огонь, открыл бутылку пива и уселся за стол с бумагами.

Это были три медицинских заключения по Бургойну. Первое составили сразу, как он попал в больницу. Второе написал судебно-медицинский эксперт, который по требованию полиции осмотрел его на следующий день, насколько это было возможно в отделении реанимации. Третье сделал патологоанатом по результатам вскрытия. Причиной смерти Бургойна стал удар головой о каминную полку.

Эксперты установили, что синяки на его коленях, ладонях и ступнях возникли от передвижения на руках и коленях по жесткому ковровому покрытию. Гематомы на лице свидетельствовали о том, что Бургойна избивал человек ростом выше него, причем удары наносились обеими сторонами ладони шириной около девяти сантиметров. По спине его били, скорее всего, бамбуковой палкой, какой обычно подпирают садовые растения.

Кэшин открыл еще одну бутылку пива и выпил ее стоя, пытаясь представить себе только что прочитанное.

Старик поднимается с постели и ползет по длинному, застланному жестким ковром коридору.

Полураздетый старик на коленях, кто-то лупит его по щекам, седая голова болтается из стороны в сторону, а тот продолжает лупить, сначала ладонью, потом костяшками пальцев.

Потом его бьют бамбуковой палкой по спине, раз десять.

И вот он падает вперед, ударяется головой о каминную полку…

Кэшин открыл банку консервированного томатного супа, вытряхнул его в кастрюлю, добавил молока. К супу — хлеб с маслом. Зимой у Бургойнов на ужин всегда был суп — густой, наваристый, который они доедали до последней капли.

Надо бы научиться варить хороший суп. Интересно, это очень трудно?

Вспомнилось, как каждый день они садились на автобус и ехали в Кромарти, в школу, с Берном, Джоанни, Крейгом и Фрэнком, все шестеро толкались на заднем сиденье, их сиденье. По дороге Берн, Барри и Пэт валяли дурака, он доделывал домашнюю работу, близнецы Джоанни и Крейг толкали друг друга и переругивались. Домой возвращались всегда в отличном настроении. Барри, Пэт и Берн сходили раньше, и до конца доезжали только они трое.

Кэшин поставил пиво на стул и почувствовал, что его тянет покурить. Что-то он не заметил, давно ли это началось. Наверное, давно, если он хватается за первую же возможность.

Он принялся вспоминать то утро в «Высотах»: старик в крови, на полу, пахнет кислятиной. Что это был за запах? Убийства так не пахнут. Кровь, моча, дерьмо, перегар, блевотина — вот как пахнут убийства.

Почему порезали картину? Что это может значить?

Он поднялся, нашел в своем блокноте имя Кэрол Гериг. Не прошло и трех секунд, как ему ответил девичий голос:

— Привет, Элис слушает.

Похоже, она была рядом, ждала звонка.

— Кэрол Гериг дома?

— Да-а, — протянула она разочарованно и крикнула: — Мам, тебя!

Что-то зашуршало, затем Кэрол сказала «алло».

— Это Джо Кэшин. Прошу прощения за беспокойство…

— Ничего страшного. Слушаю вас.

— Кэрол, помните разрезанную картину в доме Бургойна?

— Помню, а что? — так же разочарованно, как дочь, произнесла она.

— Она там так и висит?

— Нет. Я попросила Старки снять ее.

— А где она теперь?

— Я ему сказала, чтобы положил в кладовку.

— Где кладовка?

— Рядом с конюшнями. Надо через мастерскую пройти.

— Вас про картину спрашивали?

— Полицейские? Нет. По-моему, нет.

— Как думаете, почему картину порезали?

— Понятия не имею. Кошмарненькая картинка-то. Ну, или тоскливая.

* * *

Миссис Маккендрик оказалась дамой за шестьдесят, сухопарой, длинноносой, с седыми, зачесанными назад волосами. На столе у нее стоял компьютер. Слева, на уровне глаз, крепилась подставка с бумагой для записей. Справа в двух контейнерах лежали скрепки, кнопки, карандаши, степлер, дырокол, сургуч.