Тимонилино так и пёр танком впереди нас, быстро осматривая все попадающиеся на пути помещения. Я следом, и за мной уже Холмов, постоянно оглядывающийся, будто в ожидании нападения сзади. Так и добрались до гостиного зала.

Вот тут кто-то явно постарался. Большую квадратную комнату сатанисты превратили в своеобразный храм. Стены измалевали красным и чёрным. Да так, что и не видно, в какой цвет они были выкрашены изначально. Странные художества слегка напоминали уличное граффити, нанесённое каким-то буйнопомешанным. Резкие хаотичные росчерки и грубые мазки складывались в жуткий рисунок — мерзкие искривлённые рожи с выпученными, словно от боли или от страха, глазами и с раззявленными в безумном крике окровавленными ртами.

Принял участие в этой чудовищной инсталляции и кирпичный камин, превратившийся в разверзнутую пасть подрисованного на стене злого божества.

Рогатая башка козло-оборотня изображена, тут не ошибёшься. Крыша у художника, может, и поехала, но рисовать он не разучился. Ещё и на месте глаз монстра, создавая иллюзию пылающего взора, стояли на каминной полке плошки с зажжёнными свечами.

На полу тоже множество горящих свечей и начертанная красным пентаграмма. Хотя, наверное, это уже как-то иначе должно называться. Слишком сложный, сильно перегруженный мелкими деталями рисунок, в центре которого стоял на коленях, повернувшись мордой к камину, а к нам задом, какой-то чудик. Бубнил себе тихонько под нос какие-то мантры, часто-часто кланялся, чуть ли не втыкаясь лбом в пол, и совсем не обращал на нас внимания.

Первым к молельщику подошёл орк. Потыкал его носком сапога в бок. Реакции ноль. Под кайфом, что ли?

Я тоже приблизился. Молодой парень весьма субтильного телосложения. Одет вполне прилично. Поди ещё и из порядочной семьи будет, засранец. Глаза крепко зажмурены, морда лица сосредоточенно-серьёзная, словно экзамен по сопромату сдаёт. Ох, и не люблю же я фанатиков, какой бы масти они ни были.

Наклонился, чтобы получше расслышать бубнёж этого слишком увлечённого молитвами приспешника сатаны. Ну да, сомнений быть не может, самая натуральная латынь, малость искажённая произношением:

— Этис атис аниматис… Сатан, оро тэ, аппаре тэ росто! Вени, Сатано! А тэ сперо! Опера праэстро, атер оро…

— Эй, слышь, — я похлопал парня по плечу, — избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом.

Не увидев результата, подёргал убогого за ухо, постучал костяшками пальцев по его макушке. Бесполезно, придурок проигнорировал даже повторный лёгкий пинок орка по рёбрам. Хотя, в случае с Тимонилино, пинок в принципе не может быть лёгким.

— Лучше, наверное, так, — отогнав нас с орком, Холмов подошёл к молельщику со спины, одной рукой обвил шею, придерживая, а другой зажал одновременно рот и нос. — Думаю, ждать не долго.

Где-то над нами на втором этаже скрипнули половицы. В доме явно был кто-то ещё, а мы, лопухи, и не проверили. Орк стремглав ломанулся к лестнице, а я немного замешкался, не зная, стоит ли оставлять Холмова наедине с начавшим сдавленно мычать сатанистом. Вдруг тот, прочухавшись, чересчур буйным окажется. Потом вспомнил, как инспектор управлялся с кочергой, и решил, что с этим хлюпиком-то он точно не сплохует Если что, скрутит, как нечего делать.

Кинулся вслед за Тимонилино, уже грохотавшим сапогами по ступеням. Но, как ни старался, суждено мне было поспеть лишь к шапочному разбору. Я ещё не поднялся на второй этаж, а там уже под грозный топот красномордого слонопотама громко звякнуло разбитое стекло, затрещали какие-то доски, и кто-то с воплем вывалился на улицу.

Твою же мать! Я сразу вспомнил Клариуса, размозжившего голову о брусчатку под окнами моего дома. Если орк выкинул кого-то из окна и бедолага благополучно сдох, я лично пристрелю этого энтузиаста.

— Сбежал, шельмец. Едва меня увидел, в окно сиганул, — виновато развёл руками орк, встретив меня наверху. — А мне за ним совсем никак, узковато для меня оконце-то.

— Да уж, прощёлкали мы его, не додумались заодно и здесь проверить, — конечно, орк с инспектором, как профессионалы, первыми должны были о том сообразить, но и своей вины я отрицать не собирался. — Надо бы хоть теперь глянуть, может, ещё кто спрятался.

— Да тут и прятаться-то особо негде, — пожал плечами Тимонилино.

Действительно, комнаты на втором этаже, всё так же лишённые дверей, были совершенно пусты. И только в одной из них новые обитатели дома устроили спальню, соорудив постель из сваленного в кучу грязного барахла. Натуральный бомжатник, даже воняющий соответственно. К тому же наверняка ещё и кишащий всякими вшами, клопами и тараканами.

Орк, видимо, того же мнения был, но всё же, хоть и поморщившись брезгливо, подошёл к этому рассаднику антисанитарии и осторожно попинал кучу — вдруг и впрямь кто затаился, зарывшись в тряпье.

Никого. Ни здесь, ни в других комнатах. И на чердак не подняться: лесенка разломана, а сам люк на потолке заколочен наложенными крест-накрест досками.

Спустились вниз, а там уже инспектор, сидя на корточках перед пленником, вёл с ним задушевную беседу.

Правда щёки у парня подозрительно огнём горели. Похоже, Холмов надавал ему пощёчин для вразумления. Точнее, дабы никто не посмел обвинить инспектора в насилии, для улучшения кровообращения в голове юного сатаниста. А тому эти меры интенсивной терапии явно показаны были. Глаза вон какие ошалелые. Зыркал на нас, не до конца понимая, что происходит и откуда мы тут взялись. Такое впечатление, что этот дятел под кайфом находился, какой-то дряни наглотавшись.

— Так, Василий. Василий! На меня смотри. Давай продолжим, — инспектор ухватил отвлёкшегося на нас парня пальцами за подбородок и развернул лицом к себе. — Значит, вашего главного здесь нет. И, где он сейчас, ты не знаешь. Но, раз сам ты в этот «храм» ходишь уж вторую седьмицу, то должен знать других своих единомышленников.

— Братьев, — поправил инспектора Василий, — и сестёр.

— Пусть будет, братьев и сестёр, — согласился Холмов. — Знаешь их имена?

— Не всех.

— Хорошо, назови мне тех, кого знаешь.

Шарап Володович вытащил из кармана блокнот с ручкой и приготовился записывать имена.

— Кто с тобой в доме был? — влез Тимонилино — Кто наверху шастал, пока ты тут поклоны отвешивал?

— Был со мной, — словно с трудом припоминая прошлое, наморщил лоб Василий, — Игнатов Митяй. Он туточки почти что завсегда бывает. То ж евоного отца дом. Он здесь раньше жильцов селил.

Инспектор сначала нахмурился, недовольный, что орк его перебил, но, услышав про Игнатова, насел на парня с ещё большим энтузиазмом:

— Ещё про кого знаешь? Кто такая Поля, ведаешь?

— Полина Деева, — кивнул Василий. — Она главная после Наивысшего. Она его первожрица и полюбовница.

— Ещё кого знаешь? — Холмов сделал отметку в записнушке.