— Ну и что, сделаем это ночью, когда его не будет в церкви, — настаивал Луис.

Ориоль отказался обманывать священника, члена их общества. «Раз он один из ваших, пусть поможет нам», — парировали мы. На том и порешили.

Когда мы пришли к священнику, тот завопил истошным голосом:

— Что? Вы хотите открыть могилу адмирала? Забудьте об этом. — Он обратился к Ориолю: — То же самое хотел сделать твой отец, но я помешал ему. Кроме того, под изваянием ничего нет. Оно экспонировалось много лет в Морском музее.

— Мой отец хотел открыть могилу? — удивился Ориоль.

— Так он мне сказал. Он хотел положить что-то внутрь. Я не позволил ему. И он отдал это мне с тем, чтобы я вручил это вам, когда вам тоже захочется открыть могилу.

И вот мы уже держали в руках связку бумаг того же вида и с такими же сургучными печатями, как бумаги из книжной лавки «Дель Гриаль».

Мы светились от радости. Вот оно, недостающее звено!

Мы опять превратились в детей. В самом деле, вспоминая теперь те дни, я ясно вижу, что мы то и дело возвращались в детство.

Луис повез нас к себе домой, и все без устали возбужденно болтали. У него дома мы сломали сургучные печати, точно такие же, как на первой пачке документов. Бумага и почерк оказались теми же. Ориоль предложил читать с последних фраз первого документа. Луис так и сделал, и снова заговорил старый монах Арнау д'Эстопинья:

— «Однако мне братья Химено и Рамон оказали особую честь. Они хотели сохранить лучшее, что содержалось в каждой посылке. После того как все было собрано в Миравете, я, если положение ухудшится, должен был отправиться с сокровищем в Пеньисколу, перевезти его туда на „Санта-Коломе“, корабле, который не могла догнать ни одна королевская галера, и держать сокровище в надежном тайнике, пока не прояснится обстановка. Я поклялся спасением своей души в том, что никто, кроме доброго тамплиера, никогда не прикоснется к этим драгоценностям. Тогда Рамон Сагвардия подарил мне свое кольцо, рубиновое, с крестом, раздвоенным на концах, дабы оно напоминало мне о моем обещании и возложенной на меня миссии. Меня взволновало доверие этих высокопоставленных братьев. Ожидая прибытия сокровищ, я постился и молил Бога даровать мне необходимые качества для того, чтобы быть достойным великого предприятия.

Я отдал бы жизнь, отдал бы все ради успешного исполнения долга».

Луис сделал паузу и, взяв в руки первую страницу второй пачки документов, продолжал читать:

— «В пятый день ноября месяца брат Химено де Ленда встретился с нашим королем, чтобы попросить у него помощи. Тот заверил его в том, что не сомневается в нашей невиновности, однако ж примет решение о помощи нам только после того, как обсудит это на своем совете. Тем не менее Хайме II упрекнул нашего магистра в том, что мы укрепляем замки. Те, которые сам же и поручил нам охранять.

Свидание с монархом не упокоило брата Химено, и он распорядился, чтобы его заместитель и друг, брат Сагвардия, отложил свое возвращение в командорство Масдеу в Росельноне и оставался в штаб-квартире в Миравете. Магистр продолжал ходатайствовать перед королем о защите ордена, встретившись с ним еще раз 19 ноября в Теруэле. А нас в Миравете тем временем охватило смятение. Брату Сагвардии стало известно, что король затребовал к себе доминиканца Хуана де Лотгера, главного инквизитора, и что тот хотел взять нас под стражу. Сагвардия сразу же направил своему начальнику сообщение: «Мы думаем, что Вам, сеньор, и любому другому брату, находящемуся при дворе, грозит серьезная опасность». Однако собственная безопасность отнюдь не волновала брата Химено, его тревожила мысль о спасении нашего братства, и он решил, пренебрегая здравым смыслом, оставаться рядом с монархом.

После первой дневной мессы следующего дня и с благословения брата Сагвардии я направился в Пеньисколу в сопровождении многочисленного эскорта. Двигались мы так быстро, как позволяли наши двухколесные повозки, и я ощутил себя в безопасности, лишь почувствовав под ногами прочный настил своей галеры и погрузив на нее все сокровища. Я попросил у настоятеля Пеньисколы Пера де Сант-Жуста особую охрану на ночь, а с рассветом мы уже вышли в море. Много дней спустя я заступал на ночные вахты. Я был удовлетворен, хорошо исполнив поручение магистра, но опечален тем, что мне пришлось пожертвовать своими гребцами-сарацинами, которые помогали мне прятать сокровище. Некоторые мавры находились у нас в рабстве многие годы, и нам было очень больно обезглавить их».

— Подожди минутку! — попросила я Луиса.

Со мной это уже случалось, и я уже имела определенный опыт. Я закрылась в туалете и села на унитаз. Бог мой, опять то же самое! Сон об обезглавленных людях. Широкий песчаный берег, неспокойное море, бегущие по небу облака, шеи несчастных людей в кандалах. Какой ужас! И Арнау д’Эстопинья рассказывает об этом событии как о чем-то вполне естественном, не придавая этому особого значения. Я глубоко вздыхала, стараясь избавиться от душевных мук. Я посмотрела на слабо мерцавшее кольцо. Меня не удивляло, что свихнулся Арнау д'Эстопинья, автор бумаг четырнадцатого века. Поражало, что нынешний безумец отождествлял себя с ним. И не это ли порочное кольцо подтолкнуло Энрика к убийству и самоубийству? Я взглянула на кольцо еще раз. Внутри этого невинного вида, даже красивого, кольца сверкала шестиконечная звезда. Вспомнив предупреждение Алисы по поводу кольца, я решила, что она совершенно права. Война, насилие и кровь — вот что главное в этом кольце с мужским началом.

Когда я вернулась, Луис готовил кофе и говорил Ориолю, что Арнау должен был считать себя человеком милосердным, поскольку, согласно исламу, обезглавленные не имеют доступа в рай. Луис, надо полагать, считал себя остроумным, поскольку следующая его бесцеремонная шутка касалась моего посещения туалета. Ориоль улыбнулся мне.

— У тебя все еще болит пальчик? — Он указал на мою руку. Ориоль знал о кольце и интуитивно понял мои переживания.

Луис возобновил чтение, и мы снова услышали голос Арнау д'Эстопиньи, пришедший к нам из глубины веков:

— «Вернувшись, я узнал, что наш магистр, несмотря на опасность, решил последовать за королем до Валенсии, ибо не оставил намерения ходатайствовать за орден. И там, 5 декабря, в нашей столичной обители, монарх, вопреки своим прежним обещаниям, арестовал его. Впрочем, на этом дон Хайме не остановился. Два дня спустя он арестовал всех братьев монастыря Бурриана, потом захватил замок Чиривет, не оказавший сопротивления, затем проследовал в северном направлении к крепости Пеньискола. Обман короля Арагона, как и обманы презренного короля Франции, привели к тому, что многих братьев захватили врасплох и они не могли оказать сопротивления. Узнав об их приближении, я решил отплыть на юг. Время года было неблагоприятным, мне не хватало гребцов, но „Санта-Колома“ могла плыть под парусами, а мой экипаж оставался верен мне.

Вместе с тем такое бегство лишало меня возможности швартоваться в портах Каталонии, Валенсии, Майорки, да и вообще в христианских портах. Чтобы обеспечить свое существование, приходилось совершать пиратские набеги на королевства Гранады, Тримерсена и Туниса. Я никогда не пошел бы на содержание к маврам в ожидании, когда храмовникам вернут честь и свободу. Однако если папа Климент V действительно поддерживал монархов, объявивших меня бунтовщиком, ему следовало наказать меня отлучением от церкви. Так что мне и моим людям было уготовано судьбой либо нападать на корабли сарацин и искать смерти в бою, либо быть обезглавленными маврами, либо, что еще хуже, оказаться задушенными христианской петлей. Но я не страшился этого. Пират с такой галерой, как моя, и с такими знаниями мог бы завладеть огромными богатствами, и мало кто отважился бы противостоять мне. Вместе с тем я осознавал, что никогда не оставлю своих братьев в смертный час.