— Я телевизор не смотрю, газет не читаю. Пошлость, мерзость, сплошная грязь. Окна занавешиваю, думаю о возвышенном. — Она обернулась. Известная актриса, дама в возрасте. — Как раньше было хорошо! Все думали о высоком. Тянулись к культуре, ловили каждое твое слово. А сейчас? Как низко пали женщины! Они не имеют понятия о правилах хорошего тона! Из окна, — которое занавешено, отметила Маргарита, — я увидела вчера трех девиц. Одетых — вы только подумайте! — в облегающие платья! Короткие юбки! Туфли на шпильках! И везде блестки! На волосах лак! В таком наряде надо ходить в рестораны, на приемы. А они? Белым днем! Я уже не говорю о том, что все три были ярко накрашены!

— Да, да, да, — закивали соседки.

Она не выдержала.

— А вы не допускаете мысли, что ресторан им не по карману, а на приемы их просто не зовут? Но ведь красиво одеться хочется! Они женщины, и они молоды!

— Но не в магазин же! Не днем!

— А куда? Если больше некуда! И в магазин, и на работу. Всем хочется праздника, и им тоже. Не все живут так, как вы. Некоторые ходят пешком. И пользуются общественным транспортом. Вы удивитесь, но таких людей очень много.

— Но ведь для яркого макияжа есть вечер!

— Вечером они валятся на диваны от усталости, если одиноки, или встают к кухонной плите, если замужем. Идут в ванную стирать. Потому что утром снова на работу. А в праздники строгают салаты и моют горы грязной посуды после гостей. И пусть они днем ходят на шпильках, если силы есть!

— Но есть правила хорошего тона…

— Главное из которых — не завидовать.

— Чему же я, по-вашему, завидую? — вскинулась актриса. — Их вульгарности?

— Их молодости.

Маргарита поймала на себя осуждающие взгляды: как это бестактно напоминать женщине о возрасте! А не бестактно осуждать народ, за счет которого живешь? Обвинять в пошлости и глупости только потому, что на твои спектакли не ходят? А понять их не пробовали? В метро потолкаться, в маршрутном такси проехаться, на оптовый рынок сходить. Глядишь, и нужные слова найдутся. Хорошие манеры от хорошей жизни. И это придет. Но потом…

— Лучше уж этой молодостью пользоваться, -ехидно сказал кто-то.

— Покупать, — поддакнула актриса.

— Что я покупаю? — Она побагровела.

— Известно что: любовь.

— А потом в нас за это стреляют. Бедный мальчик!

— Да уж, не у всех хватает наглости делать себе пиар, рассказывая о постельных отношениях с юным любовником.

— На двадцать лет моложе!

— О сексе втроем.

Она резко развернулась и отправилась искать Дере. Никто не верит, что они с Сеси любили друг друга. Одни говорят: пиар. Другие думают как Давид: звезды распущенны, не стесняясь изменяют направо-налево. Заводят интрижки с прислугой. Она обернулась.

— Давид?

— Я здесь. Рядом.

— Поедем домой.

— Обиделись?

— Нет.

— Обиделись. Не связывайтесь с ними. Заклюют.

— Я здесь чужая.

— Ничего, привыкнете.

— Я хочу домой.

— Это как скажете.

— Алик! — крикнула она.

— Ну, что?

Дере был недоволен, что его отвлекли. Он беседовал с дамой в умопомрачительных бриллиантах. Кажется, они нашли общий язык.

— Я еду домой!

— Что так скоро?

— Устала.

— Ну, хорошо. С именинницей попрощайся.

Дэва на минуточку спрыгнула со сцены, уступив место девичьему трио. Клацнули каблуки, в полу наверняка образовались две дырки.

— Уезжаешь?! Так скоро?!

— Да, неважно себя чувствую! Плечо болит!

— Но Алик остается?!

— Конечно! Меня шофер отвезет!

Обе старались перекричать музыку.

— Мы так и не поболтали!

— Что говоришь?

— О Кларе! О тебе!

— Я тебе позвоню.

— Как приятно было тебя увидеть!

— Шикарно выглядишь! Даже не скажешь, что тебе тридцать!

— А сейчас! Подаррррок для именинницы! Новая песня! В честь несрррррравненной Дэвы!

На эстраде уже был знаменитый на всю страну баритон.

— Уррррра!!!

В сопровождении Давида она вышла на воздух. Накрапывал дождь.

— Подождите, я принесу зонт, — вызвался телохранитель.

— Зачем?

— Ваша прическа. Она окаменеет.

Он метнулся к машине. Маргарита начала медленно спускаться по ступенькам. Что прическа? Тут все окаменело. И это называется успех! Человек даже не успевает понять, что это такое, успех? Не замечает, когда он приходит. Ему все время кажется, что другие более удачливы. Чем больше о нем говорят, тем больше он сравнивает. А что говорят и пишут о других? Как часто? Насколько восторженно? О том, что это и был успех, узнают только когда он проходит. Когда наступает тишина. И молчит телефон. Еще не так давно звонил без перерыва, а теперь молчит.

Тишина. Она замерла у светлых «Жигулей» десятой модели. Давид спешил к хозяйке с зонтом.

— Идите в машину, Маргарита Ивановна. Промокнете.

— Подожди.

— Вы простудитесь!

— Нет, нет… — Она не трогалась с места.

— Что случилось?

— Эта машина… Да, именно так. Эта машина стояла у мотеля в тот день, когда в меня стреляли!

— Таких «Жигулей» в столице пруд пруди, — заметил Давид.

— А номер?

— Вы что, запомнили номер?

— Я очень хорошо помню тот день, — сказала она медленно. — Любую мелочь. Может быть, потому, что чуть не умерла? Как второе рождение. Я помню последний день своей прошлой жизни до мелочей. И вообще: у меня хорошая память на цифры. И сочетание букв… «ОПА». Мысленно я тогда добавила: «Америка, Европа». И даже улыбнулась. Я еще подумала: Клара приехала не одна. С любовником. Она все время смотрела на окна мотеля. Те, что на втором этаже. Я подумала, что она хочет показать его мне.

— Показать? Зачем?

— Это сложно объяснить. Из-за Сеси. Мол, у меня тоже есть, и даже лучше. Мы всегда были соперницами. Как выяснилось, из-за Дере. Ведь он мог стать ее мужем!

— Вы это серьезно?

— Да. Как выяснилось, Клара сделала от него аборт. Разумеется, она не считала, что Алик — хорошая партия. Потому и сделала. Но ведь как все могло повернуться! Она могла стать Кларой Дере, а я… Сама не знаю, кем бы я могла стать…