Стеклянная Пустыня — это настоящий кошмар. За Большим Хребтом нет свободной воды. Тамошняя река — зеркальное отражение нашей Великой Реки высохла еще в Эпоху Мятежа. Вся эта местность — сплошной жар и нестерпимое сияние, бесконечные песчаные дюны, солончаки, кратеры расплавленного стекла, выжженная земля. Там ничего не растет, только камнеломки и какие-то жилистые растения, больше похожие на машины, чем на живые организмы. Увидев их, я понял: мемуары не солгали. А подойдя к кучке этих созданий чуть ближе, я едва не погиб.

Отправляясь в путешествие, я взял с собой несколько верблюдов и мула, однако верблюды пали от болезни, и мне пришлось оставить большую часть провизии у их трупов. Мул оставался со мной, но потом разразилась страшная песчаная буря. Она длилась двенадцать дней, и все это время мул был привязан у моей палатки. Когда я наконец сумел выбраться наружу и сквозь красноватую пыль увидел мутный диск солнца, то нашел только кости несчастного животного. Какие-то твари, похожие на грифов, ссорились из-за останков моего спутника. Эти птицы тоже отчасти были машинами, и когда они обратили свое внимание на меня, мне пришлось их убить.

Одна задела меня крылом, и жесткие перья рассекли мне грудь до самых ребер.

Я отправился дальше, страдая от ран, таща на себе все свои пожитки и зная, что на обратный путь не хватит ни хлеба, ни воды. Я шел по ночам, а днем укрывался от демонов пыли и жара, а также от внезапных песчаных бурь, гнавших острые как лезвия кремневые иголки. Днем стояла не стерпимая жара, ночью наступал такой холод, что дыхание застывало кристалликами льда. Небо было абсолютно чистым. Мой взгляд беспрепятственно проникал в самые глубины Вселенной: я видел туманности, искорки далеких галактик, видел тусклое свечение первичного космического яйца-прародителя. Так я двигался четыре дня, а на пятый нашел то, что искал.

Доктор Дисмас зажег новую сигарету. Руки его сильно дрожали. Йама не отрываясь следил за каждым движением доктора. История полностью захватила Йаму, он чувствовал: то, что когда-то случилось с доктором, сейчас происходит с ним самим. Черно-красные вспышки перед глазами усилились. Казалось, он смотрит на мир сквозь колышущиеся на неощутимом ветру полотнища полупрозрачных знамен. Страх бился в его груди огромными стальными крыльями. Йаме чудилось, что он вовсе не попал возле оракула в плен к доктору Дисмасу, вместо этого он перевалился через край мира и теперь летит вниз, в бездну, что все это — кошмарный сон, и сейчас Йама проснется, чтобы оказаться еще в более страшной действительности.

— Эх, Йамаманама, — проговорил наконец доктор Дисмас. — Дитя Реки! Как я тебе завидую! Все это было так давно, что у меня в памяти сохранилось лишь несколько по-настоящему ярких воспоминаний; я так долго играл с этими драгоценностями, что теперь они совсем истерлись, словно мелкие камушки в ложе быстрого горного потока. Это было так ужасно и так прекрасно! Такая боль и такая радость! Такая радость!

Йама остолбенел: старый аптекарь плакал!

Лицо доктора Дисмаса заострилось, но выражение восторга с него не уходило.

— Да, да, — сказал он. — Слезы, обыкновенные человеческие слезы. Слезы о том, чем я был. И чем стал в объятиях своей страсти. Я заново родился на свет. Родился в крови и боли. Но из всего этого явилась безмерная слава и радость.

Такая безмерная радость!

Левой рукой он отер слезы с темного, задубевшего от бляшек лица и громко потянул носом. На физиономии доктора Дисмаса чувства проявлялись очень редко, и сейчас он напоминал театрального мима, который держит перед раскрашенным неподвижным лицом маску подходящей к случаю эмоции. (Йама вдруг подумал, не по плану ли Хранителей практически у всех рас Слияния одинаково выражаются все чувства: страх, надежда, гнев, любовь, счастье, скорбь.) Истинные помышления доктора Дисмаса были загадочны, но сейчас он впервые показал нечто похожее на человеческие переживания.

— Да, да, — наконец произнес доктор Дисмас, слегка шмыгнув носом. — Я до сих пор волнуюсь, вспоминая о тех временах. Я добрался до цели и сам этого не понял. Я был в бреду. Ожоги и ссадины покрывали все мое тело. Кожа почернела и растрескалась от солнца, при каждом движении из ран сочились кровь и гной. Все связки распухли. Дело было на рассвете. Дул бешеный обжигающий ветер. Он вытягивал из моего тела последние капли влаги. Я добрался до какого-то хаотического лабиринта. Земля там походила на грубое, шершавое стекло, исчерченное путаницей причудливых хребтов и каньонов. Истощенный и больной, я понимал, что еще до конца дня или к закату следующего обречен умереть. Кое-как я дополз до глубокого ущелья, поставил в его тени палатку и заполз внутрь.

Моя возлюбленная услышала звук шагов за много лиг, уловила его сотнями антенн-усиков, рассеянных по поверхности пустыни. Она наблюдала за мной десятками глаз, и эти глаза были повсюду. Они сверкали кристаллами в скальных породах, обшаривали местность, извиваясь на гибких стебельках-шеях, которые моя госпожа вырастила из обломков собственного тела.

Как раз эти щупальца-стебли явились за мной в самый пик полуденного зноя.

Сотни, а может, тысячи паукообразных созданий из черного матового стекла с глухим дробным шумом двигались по пустыне. Когда первый их них рассек полог моей палатки, я очнулся от тяжкого забытья и в панике схватился за энергопистолет. Уничтожив с десяток непонятных тварей, я успел выскочить из охваченных пламенем обрывков палатки, но увидел сотни новых врагов, прилепившихся к отвесному склону каньона, под которым я нашел приют. Они всей массой бросились на меня, я ощутил острый укол, почувствовал, что тело мое сковано коконом, и потерял сознание. Так началось…

В этот момент прямо из пустоты раздался звонок.

— Ну, что еще? — раздраженно бросил доктор Дисмас и повернулся к Йаме спиной, продолжая разговор с невидимым собеседником. — Неужели нельзя подождать? Да, мальчик. Да, я. Да. Нет, я хочу ему рассказать. Ты и не поймешь зачем, если не… Разумеется, я знаю, что ты… Ну хорошо, раз ты считаешь, что это необходимо…

Доктор Дисмас обернулся и впился в Йаму взглядом своих желтоватых глаз, будто видел его впервые.

— Так мы говорили о моем романс, о встрече с любовью.

Я рассказал тебе о самом начале, о мелких машинах, которые суть такие же части тела моей возлюбленной, как у тебя, Иамаманама, — глаза, уши, пальцы, ступни. Они отыскали и парализовали меня, как оса парализует жирную гусеницу. И подобно осе, они обволокли меня коконом, сотканным из материи собственного тела. Нити этого вещества обладали неким подобием интеллекта и тотчас начали исцелять мое израненное тело. Эти же машины доставили мне воду, обогащенную витаминами, аминокислотами и солями, и выпаивали меня, как дитя.

Сам я пребывал в жестокой лихорадке и не осознавал, где я и что со мной. Мне представлялось, что я нахожусь в госпитальной палатке, стоящей в прохладной тени пальм; за белыми парусиновыми стенами журчит вода. Возможно, это было лишь предвкушением будущего блаженства. А тем временем моя возлюбленная подбиралась ко мне все ближе.

Она поняла, что в моем лице ей досталась бесценная добыча. Раньше она позволяла своим отросткам инфицировать всех попадающихся кочевников, но то, что вырастало в телах аборигенов, обладало не большим интеллектом, чем сами отростки. Сейчас она росла в мою сторону, как трава в пустыне прорастает корнем к подземному источнику воды.