Россия – составная часть Европы. Даже когда у нас получалось Как Всегда, мы хотели Как Лучше. Если кто не согласен – к нему с десантом из героев войны 1812 года уже плывет Петр Первый на корабле аргонавтов. Привязать русскую цивилизацию к греческой через аргонавтов и эллинские колонии в Скифии – гениальный ход, который обязательно надо подхватить.

«Россию основали аргонавты, как Рим – троянцы» – и никак иначе.

Нам внятно всё – и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений. Мы даже в ваших ЛГБТценностях кое-что понимаем. Когда в Англии посадили в тюрьму Оскара Уайльда, Александр III платил Чайковскому персональную пенсию (Петр Ильич, конечно, геем не был, но в этом, увы, никого не убедить).

Именно Дягилеву и Нижинскому – не кому-нибудь – удалось шокировать безнравственностью безнравственный Париж. Но, поймите, наш мир – это мир любви, семей и детей. Нам нужно много детей.

Если кто не согласен – к нему идут беременная Исинбаева, жертва травли за свои высказывания в защиту семьи, и великая Роднина, которая не боится ни пошутить над Обамой, ни последовавшей истерической кампанейщины. Новый образ старой России понравился и миру, и нам самим. Но все-таки на внутреннем культурном фронте последовали некоторые недоумения, причем совсем не там, где ожидалось.

С брюзжанием квазилибералов, что «роль сталинских репрессий не раскрыта», справились довольно легко. В конечном счете англичане, на своей Олимпиаде-2012 задавшие новый стандарт национального исторического шоу, показали превращение своего Шира в индустриальный Мордор, но не показывали ни огораживаний, ни виселиц закона о бедных, ни работорговли, ни работных домов, ни первых в истории концлагерей подлой англо-бурской войны.

Не так просто, как ни странно, оказалось справиться с недовольными патриотами. Главные квазипатриотические претензии звучали так: «Почему какой-то Стравинский? Где Прокофьев? Где Шостакович? Что за какие-то безродные космополиты Малевич и Кандинский с Шагалом? Где наши Шишкин с Левитаном?»

Левитан, кстати, был: церквушка на русском острове – очевидная реплика на «Над вечным покоем».

Необходимо понимать, что за ХХ век у нас нашей советской (а таковой она остается до сих пор) системой образования сформирована весьма превратная иерархия ценностей и приоритетов в оценке русской культуры. Из неё тщательно вымарывалось всё то, что не вполне напоминало социалистический реализм.

Древнерусская литература была почти элиминирована, как и икона, за исключением Андрея Рублева. Из XIX века вычеркивалось или принижалось всё то, что не вело к Максиму Горькому и Александру Фадееву. Абсолютные литературные ничтожества вроде Чернышевского раздувались до масштаба, равного с Достоевским. Гиганты поэзии, как Тютчев, редуцировались до одной строчки «умом Россию не понять» (нас вообще отучали понимать Россию умом).

Полученный результат жутковат. Мы абсолютно уверены в том, что Запад русскую культуру не знает, не любит и не ценит, стремится любой ценой её принизить. А потом выясняется, что в код общеевропейской культуры вшиты на ведущих позициях десятки русских имен. Но только это не всегда те имена, к которым нас приучили. Мы имеем совершенно провинциальное представление о собственной национальной культуре, и даже образованному русскому приходится переоткрывать свою культуру заново.

Потрясающий пример этого провинциализма – непонимание масштаба фигуры Игоря Стравинского, доминирование которого в музыкальной теме Олимпиады некоторым не понравилось. Этот человек входит в число 10 самых влиятельных композиторов всех времен и народов. Если измерять культуру не популярностью, не шедевральностью, а именно концентрацией творческого духа, движением вперед, той самой креативностью, о которой так много сегодня говорят, то как раз творчество Игоря Федоровича Стравинского является величайшим достижением русской музыки и одним из величайших в истории музыки вообще.

Когда американцы отправляли музыкальное послание инопланетянам на «Вояджере», музыкальную классику представляли четыре композитора: Бах, Моцарт, Бетховен и Стравинский. Вся современная музыкальная культура выросла из его «Весны священной», как Толстой и Достоевский выросли из гоголевской «Шинели». Есть красивый культурный ширпотреб, есть локальные вкусы, которых иностранцу не понять, а есть культурный хай-тек.

Стравинский был русским культурным хай-теком такого класса, что история музыки делится на до и после Стравинского. Работая над «Русскими сезонами» вместе с Дягилевым, Нижинским, Фокиным, Бакстом, Стравинский, ученик Римского-Корсакова, сделал русскую музыкальную культуру, базирующуюся на русском народном фольклоре, неотменяемым фактом мировой культуры.

Русь «Жар-Птицы» и «Петрушки» – это культурное сокровище для всего мира уже навсегда. Но еще более важно, что Стравинский создавал ту технологию музыки, на которой базируется всё – от «Танца рыцарей» Прокофьева до He is a Pirate Ганса Циммера. Стравинский опережал своё время на столетие, и сейчас он понят еще не вполне.

К сожалению, его период после эмиграции неизвестен у нас слушателям чуть более чем полностью. А ведь это не только неоклассицизм балетов на темы греческих мифов, как гениальный «Аполлон Мусагет». Это не только эксперименты за гранью даже и модернизма в «Истории Солдата» и неожиданный перехват серийной техники главного эстетического противника Стравинского – Арнольда Шёнберга (они доходили до личных выпадов друг против друга) – на мой взгляд, эстетическая вершина этого периода в балете «Агон».

При этом русский ум Стравинского неизменно внутренне гармонизирует, приводит к действительному эстетическому совершенству модернистские эксперименты. Стравинский – это музыка вместо сумбура. Наконец, это работа в традиционном для русских композиторов жанре духовных песнопений. Настоящий шедевр – его «Верую». Символ веры, который поется быстро, радостно и утвердительно, в темпе джаза.

Хотите понять, что такое Православие не как пресловутая «унылая фофудья», слушайте духовные песнопения Стравинского.

В «нашем новом мире», где вместо музыки царил агитпроповский сумбур, Стравинскому место, разумеется, нашлось только на периферии, где-то между подзабытым Скрябиным и вписанным в чиновное кресло Хренниковым. И дело было не в том, что он эмигрант. Рахманинов тоже был белоэмигрантом, а Стравинский как мало кто охотно выступал в СССР.

Дело было не в модернизме самом по себе. Последователи Стравинского Прокофьев и Шостакович тоже были модернистами. Но они согласились стать «попроще», чтобы быть понятыми широкими массами рабочих, крестьян и партийных чиновников. Стравинский же работал, создавая совершенно новые музыкальные формы и форматы.

Он работал там, где любой компромисс был равен окончанию творчества.

Сегодня в Амстердаме есть улица Стравинского, в Париже фонтан и площадь Стравинского, в Монтрё – вообще улица «Весны священной». У нас – нет.

Как нет и памятника. Это позор. Не замечать русского, который произвел революцию в мировой музыке и бухтеть, что ему отведено слишком много места, – это очень по-нашему, к сожалению…