В целом при обсуждении вопроса о социальных перегородках, отделявших некоторые группы служилых людей от слияния с основной массой детей боярских, необходимо представлять логику и последовательность решений центрального правительства. Разница в подходах отчетливо проявилась при испомещении уже упомянутых «ивангородцев». Состав этой группы комплектовался за счет «людей» новгородских бояр, взятых на великокняжескую службу. Все они получили небольшие поместья, близкие по своим размерам к 5 обжам («пятиобежники» в источниках более позднего времени). Примечательно, но другие «люди» новгородских бояр, в том числе тех же владельцев, присутствовали среди собственно новгородских помещиков. Размеры их поместий были значительно больше. Якуш Бунков, «Ивановской человек Лошинского», например, распоряжался внушительным поместьем размером в 61 обжу. Отмеченная разница объяснялась разным временем испомещения. «Ивангородцы», как особая категория, появились уже после 1496 г., когда шведскими войсками был взят Ивангород[27]. К этому времени на новгородских поместьях находилось уже большое число помещиков. Вопрос, следовательно, стоял не столько в количественном насыщении новой корпорации, точнее, нескольких пятинных субкорпораций служилыми людьми, сколько в организации правильной службы.

В более ранние годы задача формулировалась по-другому: необходимо было в короткие сроки создать в Новгородской земле внушительный корпус детей боярских, которые бы заменили собой выселенных бояр и житьих. Соответственно, при существовавшем кадровом дефиците и ограниченности выбора местная администрация считала возможным включить в число помещиков определенное количество «людей» московских и новгородских аристократов. Некоторые из них определенно ранее находились на положении холопов (Ватазины, Игнатий Черныш Уваров). Все они получили полноценные поместья, сопоставимые по своим размерам с поместьями других детей боярских. Упоминание об их прежней владельческой принадлежности, встречающееся в писцовых книгах, скорее всего, не было отражением особого статуса, а свидетельствовало о раздаче им поместий по спискам. Подобным образом упоминались территориальные обозначения для некоторых детей боярских – луховичи, Якуш Черной Пущин «звенигородец» и т. д. В дальнейшем потомки послужильцев также не выделялись среди новгородских помещиков. Нападки на них со стороны сослуживцев и обвинения в «низком» происхождении стали проявляться только в XVII в., с более широким распространением местнических традиций среди городового дворянства.

Некоторые «люди» князя Ивана Юрьевича Патрикеева получили поместья в Каширском уезде, где, очевидно, существовали аналогичные проблемы с комплектованием местной служилой корпорации. Не исключено, что подобные примеры существовали и на территории других пограничных территорий страны.

Несформировавшаяся сословная культура способствовала периодическому проникновению в ряды детей боярских представителей других социальных прослоек. В их среде неоднократно появлялись потомки дворцовых слуг разного уровня. Ю. Г. Алексеев обратил внимание на пример Бориса Косагова, который из крестьян села Каринского за несколько лет превратился в сына боярского[28]. Позднее Косаговы также известны среди детей боярских.

Единичные случаи социального взлета такого рода были представлены в том числе и в высших эшелонах Государева двора (купцы Ховрины, сыновья дьяка Е. Попова Сергеева и др.). В целом, однако, эти прецеденты не имели устойчивого характера и не отражались на последующих перипетиях карьерного роста выявленных лиц, которые быстро становились частью той или иной служилой корпорации.

Относительная легкость интеграции различных групп служилых людей в существующую модель организации службы была обусловлена отсутствием у большинства из них оформленных корпоративных черт. Служилые корпорации создавались и поддерживались уже в рамках единого государства. Поземельные связи и предшествующая совместная служба в случае с группами служилых людей из присоединяемых к Московскому государству территорий были неустойчивы и достаточно условны. При проведении земельных переселений (принудительных или добровольных) такого рода связи утрачивались в течение жизни одного поколения. Аморфность и размытость критериев делали возможным проникновение в среду детей боярских выходцев из других социальных прослоек.

Материалы Дворовой тетради показывают, что существовавшие в середине XVI в. обособленные группы имели уже, скорее, вторичный характер. Центральное правительство либо создавало их искусственно, как в случае с «литвой дворовой», либо прикладывало определенные усилия для их длительного функционирования, как это было сделано для родовых княжеских корпораций, защищаемых указами о родовых вотчинах. Несколько в стороне от этого процесса стояли удельные дети боярские – «княж Юрьевские» и «княж Андреевские», представлявшие исчезнувшие в предыдущие десятилетия княжества. Тем не менее, удельная система в это время была вновь реанимирована. Новые уделы были созданы для Владимира Старицкого (воссоздан отцовский удел) и Юрия Углицкого. Эти уделы были полноценно укомплектованы дворовыми, включая бояр и приказных людей, и городовыми детьми боярскими. Часть служилых людей была направлена на службу к царям Симеону Касаевичу и Симеону Бекбулатовичу, а также к царице Анастасии Романовой.

Подобные целеустремленные действия доказывают значимость отмеченных групп в общей системе организации службы на протяжении длительного времени и определяют необходимость тщательного изучения их происхождения, особенностей статуса и эволюции. Не меньшее значение имеет выяснение комплекса причин их исчезновения под влиянием происходивших в середине – второй половине XVI в. перемен, консолидации массы служилых людей и их объединения на основе единых, унифицированных стандартов службы.

«Княжеский» вопрос внутри Русского государства имел достаточно длинную историю. Уже в середине XIV в. на московской службе присутствовало несколько князей. В 1314 г. князь Федор Ржевский был отправлен в Новгород «с Москве», и «изыма наместников Михайловых (Михаила Тверского. – М. Б.). В 1339–1340 гг. в походе на Смоленск принимали участие Иван Друцкий и Федор Фоминский. Тестем Семена Гордого был князь Федор Святославович (вероятно, упомянутый ранее Ф. Ржевский). Как следует из летописного известия, после расторжения брака княгиня Евпраксия была отправлена «к отцу ея… на Волок»[29]. Очевидно, Волок Ламский был передан ему в кормление. Можно предположить, что подобные факты были немногочисленны. Такие князья выступали, скорее, в качестве младших союзников московских князей. Ф. Ржевский воспринимался как равноправный участник борьбы за новгородский «стол». Именно он возглавлял новгородские полки на Волге. После поражения под Торжком Михаил Тверской требовал у новгородцев его выдачи наряду с братом Юрия Московского Афанасием[30]. Иван Друцкий и Федор Фоминский в походе на Смоленск упоминались сразу после очевидных союзников Ивана Калиты – князей Константина Суздальского и Ивана Ярославича Юрьевского[31].