блокнот. Даже не блокнот – записную книжку в кожаном переплете, мама хранила ее с юности.

Телефонные номера, по которым уже много лет никто не смог бы дозвониться, стихи, цитаты из книг. Все выписано твердым, красивым маминым почерком, на всю книжку – ни единой помарки. А она протянет эту книжку Ильичеву, который, возможно, руки-то не вытер после того, как попробовал очередное небрежно забракованное произведение искусства. И скажет что-нибудь вроде: «Ну?..»

Тут-то Вероника ему и выдаст. И «гну», и еще много разного… Она вдруг так ярко представила себе эту сцену, что уже была готова вскочить со словами: «Да подавись ты своим автографом!»

То, что Ильичев ни с того ни с сего действительно начал давиться, поняла не сразу.

А он и правда подавился. Хотя снеговика попробовать не успел, только вырезал из основания кусочек на пробу. Поднес вилку ко рту – и закашлялся. Сначала – явно пытаясь сдержаться, потом все сильнее, потом бросил нож и вилку. Схватился за горло.

Кашель стал натужным, перешел в хрип. Ильичев уже не кашлял – задыхался. Глаза выкатились из орбит, потекли слезы. Ильичев попятился, силясь устоять на ногах…

Все происходило в полной тишине. Похлопать звезду по спине, предложить воды, элементарно спросить: «Что с вами?» – как будто никто не решался. Ильичев задыхался, багровел, пытался выкрикнуть что-то – но так и не сумел. Упал.

И больше не двигался.

05

Первой очнулась женщина-режиссер. Рявкнув: «Стоп!», бросилась к упавшему.

– Федор Владимирович! – попыталась похлопать Ильичева по щекам. Но, видимо, никакого эффекта не добилась и скомандовала: – Врача! Срочно!

И вот тут поднялся настоящий переполох – как будто командой позвать врача женщина сорвала стоп-кран. На подиум хлынул и персонал студии, и зрители из зала.

– Он дышит? – спросила Вероника.

Они с Вованом сидели пусть и высоко, зато с краю, проталкиваться сквозь толпу не пришлось. Вероника оказалась рядом с Ильичевым и стоящей возле него на коленях женщиной-режиссером одной из первых.

Пройти курсы оказания первой помощи Тимофей заставил Веронику еще после дела Сигнальщика[1]. Именно тогда он принял решение, что теперь они будут расследовать не только дела, убранные в архив, но и свежие. К новой для себя деятельности Тимофей готовился обстоятельно – как делал всё и всегда. Сам закопался в справочники, учебники и статьи по современной криминалистике, а Веронику отправил на курсы самообороны и оказания первой помощи.

– То есть сам ты самообороняться не планируешь?! – попробовала тогда возмутиться она. – И первую помощь оказывать тоже? Это мне предстоит не только носиться, как ошпаренной, но еще оборонять тебя и работать медсестрой?

Тимофей спокойно кивнул:

– Я тоже собираюсь освежить кое-какие навыки. Но мне для этого не нужно выходить из дома.

– Интересно, какие?

Что произошло в следующую секунду, Вероника не поняла. Только что Тимофей невозмутимо покачивался в гамаке, а она сидела в его кресле. Через мгновение оказалось, что Вероника лежит на полу на животе, а Тимофей оседлал ее спину и завел руки назад.

– Из такого положения очень удобно, например, свернуть тебе шею, – тем же бесстрастным тоном прокомментировал свои действия он. У него даже дыхание не сбилось от броска. – Или надеть на тебя наручники. В зависимости от ситуации.

После этого Тимофей встал, помог подняться офигевшей Веронике и все так же спокойно улегся обратно в гамак. Вероника села в кресло. Задумчиво потерла запястья. Посмотрела на Тимофея:

– Чего еще я о тебе не знаю?

Тимофей развел руками:

– Все, чего я не рассказывал. По-моему, очевидно.

– Да уж… И давно ты умеешь шеи сворачивать?

– Достаточно.

– А… зачем ты это умеешь?

Тимофей вздохнул. Если бы отказался отвечать, Вероника бы не удивилась – он терпеть не мог разговоры о своем прошлом. Но все же неохотно отозвался:

– Я был слабым, недружелюбным подростком. Эмигрантом с жутким акцентом, делающим ошибки в словах и построении предложений. Сверстники таких, как я, мягко говоря, недолюбливают. А перевести меня на домашнее обучение мама отказалась. Ее психолог считал, что для лучшей социализации мне необходимо посещать школу. В его профессиональных навыках лично я сомневался, но поделать с этим, разумеется, в то время ничего не мог. Просьбы оставить меня в покое на одноклассников не действовали. Пришлось научиться применять другие методы.

Вероника вытаращила глаза.

– Как тебя в школу-то пускали, с такими «методами»?!

Тимофей улыбнулся:

– В школе было лишь начало пути. Все, чего я хотел тогда, – научиться давать отпор. А потом немного увлекся.

Вероника только головой покачала. Как умеет «увлекаться» Тимофей, она знала не понаслышке.

Дальше роптать не посмела, на курсы по оказанию первой помощи записалась и честно их закончила, даже какой-то сертификат получила. Но применять знания на практике до сих пор не приходилось.

– Он дышит? – Вероника опустилась на пол рядом с женщиной-режиссером.

«Проверьте, есть ли дыхание», – всплыла в голове вытверженная наизусть строка инструкции. Вероника, как учили на практических занятиях, одной рукой запрокинула голову Ильичева, а другой взяла его за нижнюю челюсть.

«… Если грудная клетка поднимается, а щекой вы ощущаете поток воздуха – дыхание есть». Грудная клетка Ильичева не поднималась. И потока воздуха Вероника тоже, как ни старалась, не чувствовала.

До сих пор она испытывала скорее досаду, чем беспокойство: надо же было Ильичеву выбрать для обморока такой неудачный момент! А вдруг его сейчас в больницу заберут? И попробуй тогда объясни маме, что от нее это ну никак не зависело. А сейчас, когда вдруг поняла, что Ильичев и правда не дышит, Вероника почувствовала, что ей самой стало нехорошо.

Она приложила пальцы к сонной артерии Ильичева, пытаясь нащупать пульс. Уговаривала себя, что ей показалось. Не может такого быть, показалось!.. Но пульса не было. И сердцебиения Вероника не слышала.

– Что с ним? – требовательно спросила женщина-режиссер. Другим тоном она, похоже, разговаривать не умела.

– Об этом лучше спросить у врача, – припомнив наставления Тимофея о том, что в любой непонятной ситуации последнее, что стоит делать, это брать на себя чужие обязательства, поспешно отбрехалась Вероника.

Она переместила руки на грудную клетку Ильичева и начала делать непрямой массаж сердца, однако с каждым нажимом все острее понимала каким-то шестым чувством, что толку не будет.

Делать искусственное дыхание и массаж кому-то, кроме манекена на курсах, до сих пор ей не доводилось. Она сосредоточилась на том, чтобы восстановить в памяти порядок действий, предписанный инструкцией. Когда жизнь превращается в хаос, четкая инструкция – это то, что помогает тебе не скатиться в истерику.

– А вы что, не