а простуда не отступала, я работал над очерком через силу, потом над повестью, которую, как уже говорил, взял почти написанную, а здесь в новой обстановке смотрел на нее отстраненно, чтобы понять то самое «чуть-чуть», которого в ней, как мне кажется, не хватало. Только привычный оптимизм поддерживал меня, вселяя надежду на то, что погода хоть когда-нибудь да изменится – не может ведь в начале сентября наступить здесь суровая осень! – а потому главное пережить это ненастье и выздороветь от простуды. Как это в песне поется? «Пасмурным днем вижу я синеву»… Чисто русская песня.

И вот что удивительно: мимолетная эта встреча с Галей казалась мне гораздо более важным событием, чем все другое! И важнее даже, чем мой будущий очерк. И это при том, что я вовсе не считал себя бабником, и никто меня не считал! Но, честно прислушиваясь к себе, я ощущал: встреча с Галей важнее всего! Ну, что тут поделаешь?

Студентки – Юля и тоже Галя, – как мы с Васей и думали, не пришли. Но это мы, разумеется, пережили. Меня несравнимо больше грели воспоминания о Васиной Гале, а Вася вообще ходил именинником: вечером он собирался встретиться с ней и признался мне, что хочет пригласить ее в свой терем. Еще он сказал, что «не избалован женской лаской» и для него большая радость «просто так» общаться с этой очаровательной девочкой. А может быть и удастся поцеловать… В этом я его, конечно же, понимал. Правда, вчера, сразу после похода на рынок, проводив Галю, он, взбудораженный, ворвался ко мне и заявил, что меня опасно знакомить с девушками.

– Почему? – наивно спросил я.

– Отобьешь, – быстро проговорил он.

Я хотел обратить в шутку, но он вдруг всерьез стал упрекать меня за то, что я, якобы, не давал ему слова сказать, когда они были у меня.

Это было несправедливо, и я попытался возразить ему, но он по своей привычке жевал губами, играл желваками, подыскивая слова, чтобы настоять на своем, но так ничем и не смог со мной согласиться. В конце концов мне стало жалко его. Ну и что же, если не избалован женской лаской? Тем более. Учиться же надо, учиться, а не обвинять других в своих неудачах… Я ведь не собирался ее у него отбивать – говорил с ней просто, и все. Ну, а он что же молчал, если на то пошло?

И очень грустно мне стало после Васиных слов: я как-то окончательно понял, что хорошего тандема у нас с ним не получится. И тотчас снова пришла на память сценка в поезде, когда ехали сюда. Наша соседка, Таня, как я уже говорил, была очень милая девчушка, и во взглядах, которые она на нас бросала, читался определенный интерес, и было вполне естественно, что она нам обоим понравилась. Но Вася до часу ночи просидел над ней, уже легшей спать на нижней полке, нес какую-то чепуху и, по-моему, ни разу не дотронулся даже до ее руки. Я спал наверху, уже перевидел какие-то сны, проснувшись, глянул вниз и увидел: сорокалетний седой мужчина сидит рядом с двадцатилетней девчонкой, которая, судя по выражению ее лица и жалкой улыбке, с которой она на меня посмотрела, не чаяла, как уснуть, и только из приличия и уважения к возрасту не отворачивалась, а он по своему обыкновению страдает словесным поносом, состоящим из общих мест, и, увлеченный самим собой, вовсе не заботится о реакции слушательницы. Тупая навязчивость и ни крупинки юмора! Я все же уснул, а когда утром попытался по этому поводу пошутить, Вася тотчас принял серьезное и осуждающее выражение и заиграл желваками. Рассерженный Роберт…

Еще признался он мне, что вообще поздно узнал женщину как мужчина. Но ведь так же и я! И тем более теперь нужно нам всеми силами избавляться от комплексов – учиться! Для чего легкость и юмор необходимы прежде всего! На словах он соглашался со мной, но любая очередная девчонка приводила его в состояние суетливого и беспомощного обожания, отчего он тотчас лишался всех шансов. Если же я пытался хоть шутками образумить его, он обиженно куксился и играл желваками…

И вот теперь именно он познакомился с Галей. Ну, справедливо это, скажите?

Да, вижу, вижу. Слишком много места занимал Вася, то бишь Роберт, в моем бытии у моря. Ну, а как же иначе? Ведь человек, с которым мы вольно или невольно сближаемся, и на самом деле берет на себя так много. А с Васей мы, к тому же, планировали нашу совместную жизнь на юге – он сам предложил поехать вдвоем. Ну вот и – как говорил Кот Леопольд – «Давайте жить дружно!»

И вот что интересно: дело не только в том, что я никак не мог от Васи отделаться. А в том, что в Васе… вернее, в Роберте… Да-да, именно в Роберте! – видел я прошлого себя. Такой же приблизительно и я был лет десять назад! Ну, может быть, не совсем такой, но в чем-то похож – многовато суетился, трусил, не уверен был… Теперь-то начал, кажется, понимать и меняться, точнее – возвращаться к себе. Но… Все знают, как это трудно.

Итак, в тот раз – после его визита с Галей наш разговор, слава Богу, не перерос в конфликт. И я все же искренне пожелал ему удачи в свидании. Он суетился, готовился, как школьник, к встрече, менял рубашки одну за другой, не зная, на какой именно остановиться, зубную пасту жевал – чтобы изо рта хорошо пахло. А я наблюдал. С пониманием и печалью.

Не слишком веселым, хотя и вполне возбужденным был он на следующее утро, и я спросил, как дела.

– Музыку слушали. В одиннадцать я ее проводил. У них на турбазе двери закрывают в одиннадцать.

Значит, они были вместе всего два часа.

– Ну, и как?

– Прекрасно. Я просто балдею с ней.

– Сегодня тоже?

– Разумеется, – он качнул головой. – В горы пойдем.

– А вечером?

– Не знаю пока. Придумаем что-нибудь.

– А с подругой она не может прийти? – спросил я все-таки.

– Ты же слышал, что она не хочет, – ответил он строго.

– Мы собирались вместе с тобой, между прочим, – сказал я. – Двое на двое. В компании то есть. Так и задумано было, когда сюда ехали, разве не так?

– Она скоро уедет, – попытался он оправдаться.

– Когда?

– Знаешь, я даже боюсь спросить.

Да, это был влюбленный мальчишка – ну точно я лет десять-пятнадцать назад! – лишенный уверенности и самосознания, было смешно, трогательно