паники, и теперь любой исход кажется мне благодатью — даже фатальный. Лишь бы не было неопределённости, качающейся надо мной ржавой тенью потолочных разводов.

Чёрный прогал расширяется клином. Из темноты высовывается существо неопределённого пола. Я вижу лохматый русый ирокез с розоватыми проплешинами, выбритые наголо виски и мочки ушей, растянутые донельзя полыми круглыми штуковинами. Существо смотрит на меня, с детским любопытством округлив глаза.

— Вау! — говорит оно восхищённо, и я понимаю, что моё спасение или разочарование женского пола.

Я смотрю на девушку с ненавистью. Вот уж высшая степень цинизма: смеяться, когда другой человек в беде. Между тем, моя гостья спускается по лестнице вниз, ловко, как обезьянка. Добравшись до площадки этажа, она застывает точно передо мной, уперев татуированные руки в бока. Я вижу глазные яблоки фантастических оттенков на её предплечьях, и внутри, в темноте прошлого снова дёргается червячок. Похороненный заживо элемент, который хочет прорваться наружу, но не может.

— Круто! — говорит она звонко.

— Тебе, может быть, круто, — не выдерживаю я. — А вот мне, знаешь ли, не очень.

— Заметно, — усмехается девушка.

— Издеваться пришла?! — внезапно обнаруживаю, что мысли о скорой кончине были преждевременны. Я совершенно не хочу умирать. А дохнуть от рук циничной незнакомки — вдвойне.

Девушка неторопливо ходит туда-сюда по площадке. На её майке — номер тринадцать. Несмотря на крупное спортивное телосложение, она плоскогруда, как мальчишка.

— Если потенциальная помощь кажется тебе издевательством, то я, пожалуй, пойду, — произносит, наконец, она. В её голосе не слышится ни сарказма, ни издёвки: скорее, детская прямолинейность.

— Ну и уходи! — цежу сквозь зубы, и тут же жалею о своих словах.

Незнакомка подходит вплотную к чердачной лестнице и нагибается. Потом тянет руки ко мне и подхватывает моё тело под мышки. Она сильная, и даже слишком для девушки.

— Перецепайся! — слышу я приказ.

— Что?

— Выше, что! — с раздражением говорит она. — Двигай выше!

Удивительно, но онемевшие от боли кулаки легко размыкают пальцы. Подушечки и ладони багровые от ссадин, но я совершенно не ощущаю саднения. Я карабкаюсь на ступень выше, морщась от натуги и отвращения. Потом — ещё и ещё, пока моё лицо не сравнивается с её.

— Хмммм, — девушка оценивает ситуацию. — Попробуй подтянуть ноги.

— Я тебе что, акробатка цирковая?!

Номер тринадцать хмурится и с раздражением указывает на балку под потолком, через которую перекинута верёвка.

— Она не перетрётся, — отмечаю я.

— Ты будешь меня слушать или нет?!

Она обхватывает меня за талию и прижимает к лестнице с другой стороны. Я реву от боли, пронзающей утомлённые мышцы.

— Тяни! — приказывает она. — Помогай мне, пока я не выдохлась!

С силой качнув корпусом, выпрямляю ноги. Верёвка натягивается, как струна, но я чувствую, что ступни действительно стали ближе к лестнице.

— А сейчас делай что хочешь, но удержись!

Тринадцатая перелазает через перила, не размыкая при этом объятий. Я лишь молча поражаюсь её сноровке. Понятия не имею, что она делает сзади, но когда её хватка разжимается, из последних сил стараюсь напрячь руки и подтянуться. Когда мои ноги, освободившись, повисают в воздухе, я готова уверовать во всех существующих и несуществующих богов. А особенно — в покровителя одиноких женщин, ничего о себе не помнящих.

Ставлю, наконец, ноги на ступеньки. Это сложнее, чем кажется: левая ниже лодыжки кажется мёртвым куском ваты. Незнакомка помогает мне перебраться на площадку. Я грузно падаю на пол. По онемевшей лодыжке начинают бегать мурашки. Словно миллионы игл прокалывают кожу и снова выходят наружу, оставляя ранки кровоточить.

— Классно я тебя, да? — смеётся тринадцатая.

Я растираю лодыжку, постанывая, а потолок качается надо мной, как палуба корабля в разгар шторма. Я готова убить свою спасительницу! За те эмоции, что я испытала, чувствуя безысходность ситуации. За невинные и беззлобные издёвки в неподходящий момент. Но — самое главное — за то, что она не понимает: прогулки по грани — это не игра.

Тринадцатая склоняется надо мной, и лицо её неожиданно становится серьёзным.

— Кто тебя так? — она касается моего лица чуть выше правого глаза.

— К-как так?! — я ничего не понимаю.

— Извини, если что. Ну, это… Ты что, не знаешь разве?

— О чём ты?

С опаской подношу руки к лицу. Карабкаюсь по щеке, перебирая складочки суховатой кожи. Чуть выше скулы пальцы неожиданно проваливаются в пустоту.

Я обхватываю голову руками, не в силах остановить рвущийся из горла вопль. Пытаясь проверить то, что стало слишком очевидным, закрываю левый глаз. Когда мир вокруг погружается в абсолютную темень, я кричу ещё громче. Горло раздирает мощная вибрация. По щекам бегут горячие слёзы, перебираясь на шею и затекая под воротник блузки.

Нет. По щеке бегут горячие слёзы. По левой. Потому что правого глаза у меня нет.

Глава 2

Разведка

Номер десять

Из моего кулака торчит спичка. Я вижу только засаленный хвостик, но уже знаю, что головка обуглена. Разжимаю ладонь, и искривлённый кончик стирается в порошок. Предчувствие не обмануло меня. Какая досада!

— Да вы меня с носом оставили! — возмущаюсь я, отшвыривая останки спички.

Вот уже битый час мы сидим на балконе пятого этажа, высматривая внизу признаки жизни. Над нами склоняется берёза, как мать, защищая кружевными листьями от солнечных пыток и взглядов, которых нет. Небо отдаёт болотной зеленью. Нагретый воздух сладок от цветочной пыльцы. Разбитый тротуар под балконами по-прежнему пуст — лишь трещины пестрят щёткой разнотравья. Кажется, мы — последние люди во всём мире.

— Просто ты победительница по жизни, — дерзит Даша, сверкая угольками глаз. — Чего ещё ожидать от человека, который даже имя своё забыл?!

Я замахиваюсь рюкзаком. Внутри стукаются друг о друга цветные карандаши и булькает вода. Даша выставляет вперёд исцарапанные руки, пытаясь защититься. Сейчас я могу превратить шутку в действие и ударить её. Сделала бы это с превеликим удовольствием, только знаю: потасовка не сделает её слова ложью. Я — единственная здесь, кто не помнит своего имени. Теперь, с лёгкой Дашиной руки и с тяжёлого Дашиного языка, я просто Десять. Просто номер — две цифры. Ни больше, ни меньше.

— Мы все ничего не помним, — констатирую я. И это правда. Имя — не такое большое сокровище, когда всё прошлое обвалилось и рассыпалось по камушкам, подобно кровле аварийного здания.

Лили отводит жалостливый взгляд и пожимает плечами. Её пальчики стискивают залог безопасности — целую спичку. Не передать, как я сейчас ей завидую! И не описать, как я рада, что на моём месте не она. Что этот ребёнок вообще забыл в мерзком гадюшнике, среди дерьма?!

— Давай-давай! — я