и он считает, что мне будет с ним интересно. Его слова разрешили ситуацию, и я пошла с Эдуардом Израилевичем в театр. Когда Эдик сделал мне предложение стать его женой, благословение опять-таки дал Иосиф и был свидетелем в загсе. Со стороны Эдика свидетелем был Федоров Святослав Николаевич.

Иосиф и Эдик подружились, я была счастлива. Но горе пришло в наш дом: Эдику поставили страшный диагноз — рак легкого. Мой дорогой, мой любимый брат был со мной. Не оставил меня наедине с моим горем. Это он выбрал место на кладбище на центральной аллее, чтобы мне не страшно было ходить одной к могиле. Мама завещала похоронить ее рядом с Эдиком. Мы исполнили ее просьбу. Потом и Иосиф решил: когда придет час, похоронить его рядом с мамой.

Когда не стало мамы в 1991 году, главой семьи стал Иосиф. Он опекал старших братьев, знал обо всех проблемах племянников, племянниц. Выдавал замуж, устраивал юбилеи, прилетал, где бы ни находился. Его интересовало все: здоровье, жилье, средства, всего ли достаточно, — и решал сам, как считал нужным поступить в том или ином случае. Я думаю, что его коллеги, слушатели не могли себе представить, какой он был в своей семье. Он знал все и обо всех. К каждому Новому году все получали подарки. У нас была традиция провожать старый год на даче в Баковке. Собиралась вся семья, приглашались Дед Мороз и Снегурочка. Иосиф водил хоровод со всей семьей, получал удовольствие. А потом мы все разъезжались по своим компаниям.

Но посреди этого счастья притаилась беда. Как пережила это Нелли, знаю только я. Она позвонила мне со словами: «Моя жизнь кончилась». Я тогда поняла, что такое слово «удар». Я ничего не могла ответить, потеряла дар речи. Но, когда домой пришел Иосиф, сообщил, что ему поставлен диагноз «рак», Нелли спокойно сказала: «Будем лечиться». Вот такое самообладание. Можно написать целую книгу о том, как эта хрупкая женщина вела себя в сложных ситуациях. Я думаю, что не врачи, а Нелли вела Иосифа к исцелению. Иосиф не хотел есть, вставать, ходить, а Нелли не отставала: «Вставай, тебе нужно ходить, тебе нужно есть». Считала, сколько ложек съел.

Никогда не забуду встречу Иосифа и Нелли в аэропорту Внуково-3, когда он прилетел из Германии. Он еле шел, его поддерживали с двух сторон. Но встречать пришел оркестр «Время». Когда открылись стеклянные раздвижные двери, музыканты заиграли песню «Воспоминание о полковом оркестре». Иосиф остановился, выпрямил спину. И пошел сам. А Нелли шла за моей спиной, рыдала, она уже не думала, что они вернутся домой после стольких осложнений. Они победили, они выиграли 15 лет жизни, хотя врачи давали один месяц. Разве это не чудо? Эта победа далась тяжело, но никто, кроме Нелли, не знал, какова была ее цена.

…Писать о любимом, незабвенном брате легко и тяжело одновременно, потому что жизнь его была интересной, насыщенной. Ведь он принимал участие в музыкальных конкурсах, в том числе международных, с 1960-х годов. Там он встретил замечательных друзей, среди которых Джордже Марьянович, Янош Коош, Лили Иванова, Карел Готт. Он побывал в горячих точках, поддерживая наших солдат. Эти поездки, какими бы опасными ни были, подарили ему настоящих друзей, с которыми он шел по жизни.

Он завоевал непререкаемый авторитет. Был избран депутатом Верховного Совета СССР, стал депутатом Государственной Думы России. Успевал все, чтобы помочь людям.

Мама была бы счастлива видеть своего сына, который пользовался таким авторитетом, добился успеха в творчестве, стал народным артистом СССР, почетным гражданином многих городов, в том числе и Москвы, в которую приехал когда-то в солдатской форме.

Я горжусь, что мой брат спас многих людей, попавших в сложные жизненные ситуации, добивался справедливости, помогал материально. Особое место в его биографии занимает участие в переговорах с террористами на Дубровке. Он смог уговорить бандитов отпустить детей, беременную женщину и иностранцев. Ходить к смертникам несколько раз, рискуя жизнью, — это подвиг.

О чем я еще не сказала? Я не сказала ему спасибо за жизнь, которая шла по пути, начертанному им, за счастье быть его сестрой, за любовь, которую я ощущала всегда и везде, за то, что я была его Гелуней.

Сколько мне отпущено Богом, я буду молиться за тебя, мой дорогой, мой любимый брат.

Андрей Кобзон

сын

Многие годы не переставал удивляться энергии отца. Однажды я попробовал пожить одну неделю в его режиме, решил за ним поездить. Результат — я слег. Это невозможно! В таком графике не живут никакие президенты стран, что уж там говорить про остальных.

На таких, как он, держатся моральные устои и нравственность. Поэтому любые нападки на него считаю не то что обидными, а вне всякого закона. Желаю каждому дожить до его лет и сохранить такую же детскую непосредственность, юмор, но при этом стать хотя бы наполовину таким же мудрым и правильным. Он был очень добрый, иногда даже слишком. Не хочу и не представляю жизни без папы…

Он прожил десять жизней за одну. Она у него была настолько насыщенная, он получил так много разных впечатлений, сколько не получит ни один человек и за несколько жизней. Поэтому опыт у него, можно сказать, лет на триста.

…Помню один случай. Дело было летом 1992 года в Москве. Я тогда как раз вернулся из Америки, где учился в музыкальном институте, на который, кстати, сам заработал. До этого я восемь месяцев гастролировал по США с московским цирком, где работал барабанщиком в оркестре. Это был первый бизнес моего отца: концертно-зрелищная дирекция «Москва».

Я тогда еще не понял, что же стало с моим папой. То он мне все запрещал и был невероятно строгим, иногда даже чересчур. А тут вдруг отправил меня в 16 лет одного со взрослыми мужиками (его музыкантами) в Америку жить взрослой жизнью! Спустя много лет я узнал, что, оказывается, его пугали, что меня украдут.