Этого больше не случится.

И она должна, наконец, все понять. О, ей придется много чего понять теперь. Конар был уже на галерее. Как ей идет это платье. Мелисанда стояла вполоборота к нему, чтобы держать его в поле зрения. Он обошел зияющую дыру в ступенях и подошел к ней вплотную.

Она задрала подбородок.

О, она похорошела даже больше, чем он предполагал. Округлилась, оформилась. И какой овал лица, даже несмотря на суровое выражение. Губы, хотя и плотно сжаты, все равно напоминают лепестки роз. И больше всего, привлекают глаза. Огромные, широко распахнутые, как они близко! Таких нет больше ни у кого на свете! Сине-лиловые. Не тот нежный розовато-лиловый цвет ее платья, а другой — глубже и таинственнее, цвет, напоминающий грозовое небо, сверкающие молнии, сражение древних богов, грохочущий гром. Да, эти глаза, наверное, не устрашатся ни смерти, ни гнева богов. Неустрашимый взгляд человека, жаждущего победы.

Но сегодня она проиграла.

Победитель сегодня он.

А она… она не более чем его выигрыш, приз. Что бы она там ни воображала.

Он так стиснул зубы, что у него чуть не свело челюсть.

Находиться с ней рядом — это тяжелое испытание. Она ведь умела управлять мужчинами; старый Рагвальд вовсе не был таким дураком, когда послал ее на поле боя возглавить их армию. Конар был уверен, что во всем христианском мире не сыскать женщину, подобную ей. (Да и не в христианском тоже, если уж на то пошло.) Она бесподобна! И дело не только в красоте. Было в ней нечто такое, что когда-то заставило Конара сослать ее в женский монастырь, это нечто заставляло его грезить о ней по ночам, думать о ней, вспоминать…

И это бурлило в нем сейчас, подобно пробуждающемуся вулкану. Возможно, виной тому ее вызывающий вид. Возможно, не замечаемая ею самою чувственность, которая угадывалась в ее взгляде, в каждом ее движении, горела в ней и тогда, когда она испытывала ненависть.

Возможно, дело просто было в том, что он знал ее всю, знал и помнил каждый изгиб ее тела. Это преследовало его, как горячка, во время их последней разлуки.

Она никогда не простит ему, что он такой, как есть!

Неважно. Сегодня это не имеет значения. Сегодня ночью. И всегда.

— О Мелисанда! — вкрадчиво сказал он. — Какой холодный прием после долгой разлуки!

— Увы, лорд викинг! Здесь так много стрел с горящей паклей, как жаль, что ни одна не попала в вас и не согрела вас!

— Ах, я ранен, Мелисанда, я глубоко ранен!

— Я очень надеюсь, что это так, — ядовито сказала она.

— Мелисанда, что-то ты не слишком любезна сегодня. Подумай-ка, дорогая! После всего, что ты сделала, почему, в самом деле, почему я до сих пор не схватил тебя и не овладел тобой? По всем нашим законам и по всем вашим законам я имею на это право. Или, может быть, ты собиралась все же как-нибудь по-другому приветствовать твоего господина?

Она любезно улыбнулась, хотя глаза ее сверкали от гнева.

— Да, я собиралась вам сказать: ваши желания для вас — закон!

Конар расхохотался.

— Ох, Мелисанда, не может быть, чтобы ты такое когда-либо произнесла, — пробормотал он, задыхаясь от смеха. Немного успокоившись, серьезно добавил: — Но я обещаю тебе — это так и будет!

— Не давай обещаний, которых не сможешь выполнить, викинг!

— Мелисанда, когда я даю обещание, я его выполняю. И позволь тебе напомнить, что я родом из Дублина.

— Но ты странствуешь на кораблях как викинг.

— Ладно, — согласился он. Затем вдруг нахмурился и сурово спросил: — Я так понял, что ты решила предложить себя добровольно нашему старому недругу Жоффрею?

Она замерла от неожиданности. Когда он умудрился расспросить ее людей?

— Я… — она умолкла, видя, что он рассержен не на шутку. — Я на самом деле не собиралась этого делать. Черт возьми, ты что, не понимаешь, речь шла о спасении людей?

— Если ты вздумаешь еще раз…

— То что?

— Если еще раз такая дурацкая мысль придет тебе в голову, я раздену тебя донага и выдеру до полусмерти.

— Ты не посмеешь!

— Ты что, хочешь проверить?

— Ну, и что если бы Жоффрей взял меня? — спросила она ледяным тоном.

— Ну, тогда бы я, наверное, глубоко задумался, стоит ли ломать ради тебя копья. Но сейчас ясно: ты — моя награда, а не его. Может быть, я именно за тобой и явился сюда. И я никому не позволю притронуться к тому, что считаю моим.

Глаза Мелисанды горели фиолетовым огнем.

— Я не нуждаюсь в твоих благодеяниях. И если бы я действительно нравилась тебе, ты бы никогда не уезжал отсюда далеко!

— А если бы ты слушала мои советы, ты никогда бы не попала в столь опасную ситуацию!

— Но замок…

— Это — камни да деревяшки.

— Камни и деревяшки, но внутри них — люди!

— Ладно, — он вздохнул и отвел взгляд в сторону. — Хорошо, что я успел вовремя. «Еще немного и я бы опять опоздал, — подумал он. — Как в тот раз».

— Хорошо, — продолжала она, стараясь не выдать своего волнения. — А ты надолго сюда приехал?

Он усмехнулся.

— Ах, Мелисанда! Вместо: «Спасибо, милорд, вы прибыли так вовремя, милорд». Ты говоришь «Надолго ли вы сюда? Пожалуйста, не задерживайтесь здесь слишком». Я понимаю, конечно, для тебя было бы гораздо приятнее, если бы мое сердце пронзила стрела какого-нибудь датчанина, но увы, мое желание угождать тебе все же имеет некоторые пределы.

Она презрительно сощурилась.

— Ах, какая жалость! — Затем скороговоркой пробормотала: — Спасибо, милорд, вы прибыли вовремя. — На мгновение она опустила взгляд долу, а потом вдруг с ненавистью проговорила: — Но я хотела бы знать, милорд, какая здесь разница — что вы — викинг, что — они?!

Проклятая чертовка!

Сама не знает, чего хочет, но уколоть и ранить, задеть за живое — это она может.

Он взял себя в руки, стараясь не выдать раздражения. С некоторым усилием изобразив на лице улыбку, он любезно ответил:

— Ну, что ж, миледи. Если в будущем мне придется торговаться с Жоффреем или каким-нибудь датским ярлом, то я буду знать, что вы не воспримете как оскорбление, если я предложу вашу драгоценную персону в обмен на какие-то уступки с их стороны.

Ага! Значит, он тоже умеет попадать в цель. Похоже, он ее разъярил. Действительно она пришла в такую ярость, что, не в силах контролировать себя, взмахнула маленьким мечом, который все еще держала в руках, и, не будь у Конара мгновенной реакции, благодаря которой он успел защититься, ему грозило бы ранение. Преимущество его боевого меча было очевидным, но она продолжала с дикой яростью на него нападать. Внезапно она вскрикнула, почувствовав, что теряет опору под ногами: Мелисанда подошла слишком близко к обрушенным ступенькам, теперь, в последнем отчаянном рывке успела зацепиться за край, но руки ее скользили, и, если бы подоспевший Конар не схватил и не вытащил ее, она бы упала вниз и разбилась. Взгляд, которым она его наградила, был неописуем.