А дальше буду говорить словами из Энциклопедического словаря того времени:

«В 1856 году конвой был переформирован, причем были образованы: лейб-гвардии кавказский эскадрон Собственного Его Величества конвоя из четырех взводов: грузин, горцев, лезгин и мусульман. Команду (взвод) грузин поведено было комплектовать из православных молодых людей знатнейших княжеских и дворянских фамилий Тифлисской и Кутаисской губерний; горцев – из знатнейших и влиятельнейших горских семейств; лезгин – из знатнейших джарских и лезгинских фамилий Прикаспийского края; мусульман – из почетнейших фамилий ханов и беков…»

Конвой относился к Императорской главной квартире.

Видимо, такова тюркская традиция – служба во имя славы и чести. Тюрки служили едва ли не при всех правителях мира. Лучше воинов нет. Начиная с Персии, Индии, Византии и Римской (Западной) империи всюду были они. И не случайно «солдатским» языком в Византии был именно тюркский язык… Братья Аджи командовали взводами конвоя. Абдусалам охранял императрицу Марию Александровну.

Им, кумыкам, Россия доверяла самое дорогое, что было в Империи, – жизнь царя и его семьи!

Среди других в конвое служил принц Риза-Кули-Мирза, и, судя по всему, у братьев Аджи были с ним неплохие отношения.

Иначе как объяснить, что родной брат персидского шаха женился на сестре Абдусалама; в 1873 году он был «отчислен из конвоя с производством его в полковники» – так написано в приказе, который мне удалось найти в делах конвоя, что хранятся в Военно-историческом архиве.

Породнились Аджи не только с персидским шахом… Слово «кумык» звучало тогда совсем не так приглушенно, как сейчас. А быть тюрком не считалось зазорным.

Одну из дочерей – прекрасную Умайдат – прадедушка Абдусалам отдал за лезгина Бейбалабека Султанова из аула Ахты. И сразу ложное представление, вбитое в наше сознание, рисует дикаря-кавказца. Напрасно. Он закончил университет в Сорбонне и почти 15 лет прожил с молодой красавицей женой в Париже, где имел врачебную практику.

Тогда Кавказ не был диким и отсталым краем. Таким он стал потом, уже в XX веке.

Двоюродную бабушку Умайдат я не ради красного словца назвал «прекрасной», она была настоящая красавица. Рассказывают, что однажды бабушка упросила мужа взять ее в ресторан, где собирались любители варьете. Представление сорвалось! Зрители смотрели не на сцену, взоры зала были обращены на жену Бейбалабека Султанова. Вот вам и Париж с его танцовщицами… О писаных лицах тюркских женщин слагали легенды.

…После убийства царя в 1881 году конвой распался.

Ни в чем не повинного прадедушку из Санкт-Петербурга отправили начальником далекой крепости в Назрани, которая находилась в Чечне, вблизи родного Аксая. Следом полетело письмо о тайном надзоре, который установили за участниками конвоя. Хотя чего надзирать? Абдусалам был кристально честен. Поднадзорную должность полковник Аджи, конечно, оставил и – благо было высшее мусульманское образование – занял место наиба в селении Чирюрт. Почему он не захотел жить в Аксае? Догадываюсь, были на то причины.

Раздражали местные нравы. Он стискивал зубы, когда узнавал, что родственники заставляли его молодую жену доить корову или печь хлеб. И она доила, пекла, как требовал обычай повиновения младших старшим. Доила, засучив кружевные манжеты, выписанные из Парижа. Пекла, сдабривая тесто слезами… Но, честное слово, не для того же Абдусалам украл свою Батий и приехал в Аксай из Санкт-Петербурга.

Однако можно предположить и другое.

Батий владела французским, английским, русским, хуже кумыкским языками. Для чеченской девушки очень неплохо! Она много читала. И любое замечание она, горянка, плохо знавшая кумыкский, вернее половецкий, быт, воспринимала как оскорбление. «Представляешь, – возмущалась она, – он поправляет мое русское произношение, забывая, что я первая на Кавказе узнала, что такое “завалинка”…» Словом, Аксай хоть и назывался самым культурным кумыкским селением, но не всем он казался таким. Мой прадедушка, не забывший еще петербургскую жизнь, так и не прижился там.

Он вообще тяжело сходился с людьми, был суров в общении, ценил людей только своего круга и не искал новых друзей. Они были ему не нужны… Не знал прадедушка, что эти черты его характера, равно как вспыльчивость, даже ярость, тоже достались кумыкам от половцев. Они – черта тюркского характеpa, о чем достаточно точно написал в 1246 году итальянский монах Плано Карпини. Кстати, описанная им внешность половцев («куманов», как он их называл) полностью совпадает с чертами лиц нынешних кумыков.

Так что характер моего прадедушки (как и многих кумыков) наследственный. Своим спокойствием, рассудительностью Абдусалам подавлял окружающих, подчинял их без приказов и слов, лишь своим видом и благородством. Иных приводил в трепет. Его боялись. И тайно не любили, остерегаясь явно выразить свою неприязнь.

Говорят, какая-то неземная сила жила в нем. Когда он шел по улице, прохожие отворачивались или прятались. Однажды на него бросилась огромная кавказская овчарка, но он ни на шаг не отошел, а лишь посмотрел на нее своим тяжелым взглядом. Бедный пес припал к земле и, жалобно скуля, пополз прочь. А прадедушка пошел дальше…

Абдусаламу вскоре стал тесен и Чирюрт. Он с семьей переехал в Ростов, в старый Аксай, из которого в XIII веке выехали наши предки, потом вновь вернулся в Дагестан. После Петербурга всюду жилось неуютно. Ведь прадедушку отличало абсолютное безразличие к деньгам, к богатству. У кумыков тогда в почете был человек – его происхождение, а не тугой кошелек, как сейчас. Князь мог быть беднее чабана, и это не смущало. Он – князь. И этим сказано все. Больше всего кумыки боялись не бедности – позора.

Сесть в арбу, хозяин которой низкого сословия, считалось за величайший стыд. Или – в присутствии других сидеть возле своей жены. Или – входить в кухню… Существовал целый свод неписаных запретов и правил – адатов, я их привожу в конце книги.

И не приведи Бог, если князь, даже случайно, выполнит какую-то работу по дому или по хозяйству, для этого были люди, целые сословия. Позор в первую очередь ложился на них, не сумевших вовремя помочь князю, у которого свои обязанности перед народом – княжеские. В кумыкских аулах общество очень строго делилось на сословия. После князей шли сала-уздени – профессиональные воины, которым тоже запрещалось работать, они в мирное время оберегали княжескую особу от всяких неприятностей.

И в сословном делении общества кумыки повторили половцев.

А самым большим позором у кумыков считалось продавать, делать бизнес, как сказали бы сейчас. Прикасаться к деньгам, особенно детям, в приличных семьях запрещалось. И как в этой связи не вспомнить рассказ византийского историка XIII века. Как-то император Михаил Палеолог прислал половецкому хану Казану жемчуга и драгоценные камни (хотел подкупить). Хан, проявив осторожность, спросил: для чего они годны, могут ли предостеречь от болезней, смерти и других бедствий? Услышав отрицательный ответ, хан отвернулся от дара… У степняков вещи ценились не материальные! Ценились поступки. И мысли.