— Ну, раз ты мой ангел-хранитель, расскажи мне про Бога.

— Ладно, ему лет шестьдесят, он носит хорошие костюмы, обедает в лучших ресторанах города. Состоятельный бизнесмен. Ездит на бордовом «ягуаре».

— Мой спаситель? — сказала она, подхватывая его намек.

— Стэн Ньюлэнд часто играет в Господа Бога. Его называют Неоном, потому что он любит устраивать разноцветный беспорядок. Хочешь о нем поговорить?

— Не хочу я о нем говорить, пошел ты.

Кроу глубоко вдохнул.

— Я совсем не хочу тебя заставлять. Правда.

Дженни стиснула зубы и глянула искоса на него, думая, серьезно ли он говорит или опять подшучивает. Раскусить его было трудно — симпатичный, но лицо вполне суровое, он не такой, как эти смазливые накачанные парни. Кажется, у него и в чердаке кое-чего есть.

— Это ради твоей же пользы. Поверь.

— Ну да, кто бы сомневался. — Она разозлилась и отодвинулась от его протянутой руки. — Я сама умею ходить.

— Вот это да! — сказал Кроу. — Просто удивительно. — Он уставился на ее ноги. — Ноги, которые ходят.

— Ну ты и придурок.

— А мне за это платят. Я же полицейский. Ничего не поделаешь. Издержки профессии.

Дженни искоса взглянула на него, изо всех сил стараясь не улыбнуться.

— Откуда у тебя ключ от моей квартиры? — резко спросила Алексис, сложив руки на груди и кипя от злости, а Дэрри стоял напротив и нагло смотрел на ее голые ноги.

— Да ладно, успокойся. Сделал дубликат.

Улыбка Дэрри Кэмбелла сказала все. Его явно забавлял гнев Алексис. Глядя ей в глаза, он обошел вокруг, подкинул связку ключей в воздух, подхватил, потом сунул в карман джинсов, плюхнулся на диван и положил ноги в ковбойских сапогах на столик.

Алексис тут же спихнула их вниз.

— Убери-ка сапожищи.

Голос у нее дрожал, и она еще крепче сцепила руки на груди, зная, зачем он пришел, зная слишком хорошо.

— Зря ты себе что-то воображаешь. Меня это не интересует.

Она яростно откинула прядь волос, упавшую на щеку.

Дэрри закрыл глаза, на его небритом лице светилась улыбка, к непослушным черным волосам давно не прикасался парикмахер. Он был одет в серую куртку-бомбер с воротником из искусственного белого меха. Дешевка, подумала Алексис. Куда он вообще девает свои деньги?

— Что тебе нужно, Дэрри? Я знаю, ты пришел…

— Ничего, — сказал он, широко раскрывая глаза, — только увидеть твое милое личико, моя красавица.

— Хватит?

— Нет, правда. — Он сел выпрямившись, его тон стала серьезным, романтичным, и Алексис знала, что будет потом. — Я соскучился, милая. Почувствовал, что не могу больше без тебя.

— Немедленно убирайся отсюда и отдай мне ключ.

Она протянула руку, и халат слегка распахнулся. Взгляд Дэрри молниеносно выхватил то, что ему было надо.

— Я тебя предупреждаю. Все изменилось.

Она поспешно запахнула халат.

— Ничего не изменилось. Ты только делаешь вид. Ты идешь против собственных чувств. — Он встал с дивана и подошел ближе, оценивая свои силы. — Мы с тобой все те же.

— Я уже не та девчонка, которую ты знал в Лос-Анджелесе. Хватит с меня твоих выходок. Так что выметайся. — Она придержала полы халата одной рукой, а другой указала на дверь. — Убирайся, или я позвоню в полицию. Я серьезно.

Дэрри шагнул ближе, испытывая ее реакцию, глядя, как напрягается ее лицо.

— Только один поцелуй. — Он блеснул надменной, понимающей улыбкой, и плавные движения его тела напомнили ту чувственность, на которую он был способен.

— Нет.

— Давай, Алексис.

Его лицо было всего в нескольких сантиметрах, но он к ней не прикасался. Если бы он прикоснулся, она тут же отреагировала бы либо пощечиной, либо кинулась бы ему на шею. Не будучи уверенным в том, как все-таки обернется дело, он не собирался рисковать.

— Нет. — Это «нет» вышло слабее, чем она хотела. Ей пришлось снова и снова спрашивать себя: «Неужели он мне действительно нужен?»

Дэрри пожал плечами и сжал губы, нахмурясь. Он сунул руку в карман, вынул связку ключей и снял один из них с кольца.

— Вот, — сказал он, бросая ключ на кофейный столик.

Когда Алексис наклонилась взять его, ему стала видна ее грудь.

— Ах, какой вид. — Он вызывающе усмехнулся и сквозь зубы страстно, оценивающе простонал. — Можно я тебе кое-что скажу?

Алексис выпрямилась со строгим выражением лица и отвела глаза.

— У тебя самое красивое тело, которое мне доводилось видеть. — Он искренне кивнул и не спеша направился к двери. — Да, можешь мне поверить, я не вру. Ты чертовски хороша.

Алексис почувствовала, что ее позиции уже не так сильны, она вспомнила, как они занимались любовью, но она должна быть сильной. Она не может позволить ему одержать такую легкую победу. Если она не устоит перед ним, это никогда не кончится. Но если она устоит и выпроводит его, возможно, она больше никогда в жизни его не увидит. Какой смысл притворяться? Зачем играть в игры? Она отчаянно хотела его, но не такого, какой он был сейчас. Эти смешанные чувства раздирали ее в разные стороны, в голове у нее поплыло. Она любит Дэрри. Нет, она любит в нем некоторые качества, но не его целиком. Вот в чем проблема. Он мог быть таким нежным и заботливым, но потом вдруг превращался в подонка, в пиявку.

— Ты хочешь, чтобы я ушел?

Алексис кивнула и тут же пожалела об этом, она почему-то в последнее время жалела о многом из того, что делала. Она ненавидела одиночество. Презирала его. Неужели это та цена, которую она должна платить за то, чтобы быть с кем-то?

Любовь на его условиях? Любовь? А тут еще Рождество на носу. Рождество. Предполагается, что это праздник тепла среди холодной зимы. На миг Алексис почувствовала ностальгический укол при воспоминании о рождественских праздниках в своем лос-анджелесском детстве. Тогда у нее было много друзей, они устраивали вечеринки и дарили друг другу подарки. Много лет, много разных молодых людей. Вся эта память вернулась к ней. Это ощущение общего праздника. Семья. Мама и папа. Папа умер. Теперь у нее осталась только работа. На друзей нет времени. Каждый раз, когда подходило Рождество, ее нью-йоркская уверенность начинала пошатываться и на Алексис находила ностальгия по тем лос-анджелесским временам.

— Тогда я ухожу. — Дэрри открыл дверь, потом засомневался. — Я уже ушел.

Он оглянулся на нее, и она дрогнула… от его красивого лица с лукавым выражением, от его страсти, которая явно читалась в его лице, и легкой мальчишеской улыбки уголками губ.