«Только бы не проехала встречная машина», — молился он мысленно, хотя в этот час, в пять утра, на дорогах и так было мало машин. Шоссе было совершенно пустынно. За все это время он встретил только два грузовика, одну машину, которая ехала с севера (вероятно, по направлению к Буэнос-Айресу, так как номер машины был столичным), и один автобус компании «Годой», который курсировал между Ресистенсией и Формосой. Рамиро вышел из машины и передвинул тело Теннембаума так, словно тот сидел за рулем. Он засомневался на секунду, стереть ли свои отпечатки пальцев с руля, но сразу отбросил эту мысль. Само собой разумеется, что он управлял этой машиной, дело-то не в этом. Он положил руки доктора на руль и на рычаг скоростей. Пусть думают, что Теннембаум в пьяном виде совершил безрассудный поступок. Может решат, что он изнасиловал свою дочь, а потом в отчаянии покончил с собой в этом странном месте, на мосту, с которого Рамиро решил столкнуть старый «форд».

Правда, его все равно ждет масса неприятностей, но он все-таки сумеет вывернуться. Теперь-то он твердо знал, что способен на такие поступки, которые раньше ему и в голову не приходили. Отчаявшийся человек способен на все. А он стоит уже на краю. Доктор стал мешать, надоедал ему и, очень может быть, пытался подстроить ему ловушку. У Рамиро не было другого выхода, и поэтому он бил его, пока не лишил сознания, а теперь убьет. Терять уже нечего… И кроме того, он знал, что ответит полиции: Теннембаум, вдребезги пьяный, разбудил его… в котором часу? Да, в три он подошел к Рамиро, который сидел в машине и курил. Именно так, а он разбудил его без четверти три, и Рамиро не смог отказать ему. Ведь доктор был хозяином дома… «Скажу, что он принимал меня прекрасно, ужин был великолепен, и после стольких лет… ведь он был другом моего отца… он был назойливым, нервным, как будто что-то с ним произошло, но я тогда не знал, что это могло быть… я просто думал, что в пьяном виде он становится гнусным, откуда я мог знать, что он изнасиловал свою дочь… мы поехали в бар «Да Естрелья», чтобы выпить еще вина. Потом нас остановила полицейская машина, скажу я». Рамиро улыбнулся, поворачивая тело доктора и думая, как удачно получилось, что можно было сослаться на эту встречу. Полицейские признают, что и впрямь останавливали их, подтвердят час и повторят, что доктор был вдребезги пьян, а Рамиро был трезв.

Рамиро положил пластиковый пакет под рубаху, сел на тело доктора и включил мотор. Пройдя быстро рычагом все скорости, он поставил максимальную, направил машину на мост и в нескольких метрах от моста, дико вскрикнув так, что сам не узнал своего голоса, выбросился из машины всего лишь за секунду до того, как «форд» со страшным скрежетом врезался в парапет. Машина вздыбилась на самом краю, накренилась влево и толчками покатилась по высокому склону берега. Рамиро упал лицом в высокий муравейник. Он быстро поднялся, раньше чем муравьи успели напасть на чужака. Вскочив и морщась от боли в локте, Рамиро бросился вперед, чтобы посмотреть на машину, наполовину погрузившуюся в реку. Он успокоился, увидев, что, хотя машина и не загорелась, как он рассчитывал, задние ее колеса торчали кверху, а сама кабина была под водой. Конечно же, доктор утонет, не приходя в себя.

«Все получилось отлично», — сказал он себе. И сам ужаснулся своей уверенности, этой фразе, сказанной с отвратительным хладнокровием.

Было двадцать минут шестого, и еще не рассвело. Всего только пятнадцать минут назад он бегом бросился от моста по направлению к югу, к городу. Его обогнали два автомобиля и один грузовик. Но едва заслышав шум мотора, Рамиро сошел с дороги и спрятался в кустах. Никто не останавливался на мосту с разбитым парапетом, неполадки на дорогах никого не удивляли. Таким образом, пройдет много времени, прежде чем найдут наполовину затонувший «форд».

Теперь, когда он решил, что отошел достаточно далеко, он стал голосовать, почти спокойный, но едва передвигаясь от усталости.

Минуту спустя перед ним остановился огромный грузовик марки «Бедфорд» с прицепом, под номером провинции Санта-Фе.

— Куда тебе? — спросил его водитель, смуглый человек с голой грудью; на мускулистой руке, похожей на портовый кран, на самом бицепсе красовалась неясная в полумраке татуировка.

Такой тип может спокойно, ничего не боясь, обращаться к любому на ты.

— А ку-у-да е-е на-а-правля-е-тесь вы, че, дру-у-жок? — отвечал Рамиро с парагвайским акцентом, не глядя ему в глаза.

— Я еду в Ресистенсию, разгружу товар, а там уже дальше, на Корриентес.

— Ну-е-е, это и — и ла-а-дно, я та-а-ам и сле-е-зу, в центре го-о-рода.

— Давай залезай.

Уже в кабине, глядя в окошко, Рамиро начал рассказывать небрежным тоном, подчеркивая свой парагвайский акцент, что у него поломалась машина в нескольких километрах отсюда, как раз на дорожном разъезде. Он хотел добавить, что решил идти пешком, пока кто-нибудь не предложил бы подвезти его; что он отыскал бы механика и затем отправился бы уже на своей машине в Санта-Фе, но тут понял, что водитель представляет собой одного из тех типов, которые способны сделать услугу, хотя по природе своей необщительны и молчаливы. Тот только кивнул, как бы показывая этим, что его не интересуют ни объяснения, ни чужие заботы. Человек хотел думать только о своем, и ему в высшей степени были безразличны истории, которые Рамиро мог ему рассказать. Рамиро поблагодарил его про себя от всей души и сел поудобнее на сиденье.

Он прокрутил в уме все, что произошло этой ночью, и подумал, не сон ли это, может, все случилось с кем-то другим? Вздрогнув, он вернулся к действительности, взглянув в окно: все тот же унылый, плоский пейзаж северного Чако, пальмы, которые вырисовывались на фоне ночного неба, а у реки Параны — серый, грязноватый тропический лес, бегущий вдоль дороги. И эта тяжелая невыносимая жара, такая осязаемо плотная, что, казалось, ее можно пощупать. Он исподтишка взглянул на водителя, который, покусывая зубочистку, уже всю раздерганную на волокна, сосредоточенно вглядывался в дорогу. Нет, это был не сон… Он снова закрыл глаза и, прислушиваясь к шуму мотора, задремал на несколько минут. Когда грузовик остановился на светофоре, на углу проспекта Авалос и улицы Двадцать пятого мая, Рамиро сказал:

— Спа-а-сибо, маэстро, зде-е-есь я слезу, — открыл дверцу и прыгнул, стараясь спрятать лицо от водителя, который проворчал что-то вроде: — Чао, парагва.

Рамиро его слова очень порадовали. Этот тип не представлял теперь никакой опасности. Все складывалось очень удачно.

Но, посмотрев на часы, он ужаснулся: было без десяти шесть, вот-вот начнет светать. Чтобы попасть домой, надо было пройти около восьми кварталов; опаснее всего, что домашние услышат, как он возвращается.

Рамиро дошел до своего дома, осторожно открыл дверь и посмотрел, не видит ли его кто-нибудь с улицы или из окон соседних домов… Никто еще не выходил из дому. Он снял ботинки в передней и весь съежился, услышав громкий стук своего сердца. Пересек столовую в полной тишине и вошел в спальню, прикрыв за собой дверь. Ему показалось, что в другой комнате Кристина делала утреннюю зарядку. Потом она пойдет на кухню варить себе кофе. Мать была в уборной или в ванной. Все получилось как надо.