– У-а-а-а-а-ха-ха-ха-а.

– Но ведь, они бывают не только в ночных клубах? – поинтересовалась я, даже не представляя, какой будет реакция у девчонок, если они узнают, как мне хотелось бы встретиться хотя бы с одним из них. Нужно.

Вряд ли они поймут меня и тем более не поверят, что я жила с ними с рождения. И никаким вампиром я не стала. Хотя отец Кирилл рассмеялся бы и сказал своим густым басом: «Это мы тебя у боженьки отмолили, Макс. И за это, Макс, у тебя стручок и не вырос». Так он мне объяснял в семь лет, где мой перец между ног, и почему он, поганец, не растет.

– Не знаю. Они везде вообще-то. Их легко отличить, – Соня пожала плечами. – Красивые, как греческие скульптуры или боги. Только живые. Эх, мне бы одного хотя бы.

Юлия высунулась из кухни и погрозила нам, но уже большой сковородой.

– Все, иди картошку чистить, озабоченная, – приказала она Соне, а затем строго посмотрела в мою сторону. – Давай доставай скатерть и тарелки из шкафа. Готовиться надо. А не дурки свои девичьи фантазией забивать. Нашли о ком думать.

– У-а-а-а-а-ха-ха-ха-а, – заголосили мы разом.

Военно-медицинский институт никогда не сталкивался с подобными симптомами. Травмы были одинаковыми: воспаление твердых и мягких мозговых оболочек, обширные ожоги внутренних органов. И чем более «мокрым» являлся орган, тем сильнее был ожог. При этом волдыри покрывали органы не целиком, а на поверхности. Но везде – на мозговых оболочках, на сердечной сорочке, на эндотелии крупных сосудов.

У прапорщика Ахметова не наблюдалось улучшений. Внутри образовались многочисленные тромбы, которые и привели к инфаркту. Несмотря на усилия врачей, бедолага скончался. У рядового Турина развивался перикардит, жидкости вокруг сердца имелось мало, и шансы на выживание повыше.

Ниршан восстановился быстро. Спустя три месяца он был практически здоров, за исключением неврологических симптомов, похожих на приступы алкогольного опьянения с сильной психоэмоциональной неустойчивостью. Те должны были пройти через пару месяцев.

– Уезжаешь? – спросил Турин, слыша, как Ниршан собирает немногочисленные вещи.

Зрение к рядовому так и не вернулось. Ниршан, привыкший к беседам скучными днями и вечерами, взял приятеля за руку.

– Посмотри за меня «Уондерес» – «Ройял Инженирс».

Больше всего Турин любил футбол, неплохо играл в шахматы. Говорил, дочь любит. Он мало рассказывал о семье и себе. С ним было любопытно философствовать. Для рядового, Турин казался удивительно эрудированным.

– Когда выпишешься, послушаем вместе.

– Это вряд ли.

Ниршан молчал. У Турина образовались спайки. Врачи промыли сердечную сумку специальным раствором. Не помогло. Его сердцу было трудно биться. Решили перевести в госпитальную хирургию, в надежде, что рассечение спаек поможет.

– Я тебе не сказал «спасибо», – Турин порывисто сжимал руку приятеля, положив себе на грудь. – Вытащил из пекла. Но видимо, Он решил иначе.

Ниршан усмехнулся, подумав, что хорошо тот не видит выражение его лица. Турин верил в Бога, молился утром и вечером.

– Все впереди, солдат.

Тот улыбнулся.

– Хорошо, что ты не они. Ублюдки, думают, загребли. Только ничего они не знают, проклятые арктики, – Турин похлопал руку приятеля.

– Не бузи, рано или поздно уберутся. А мы подождем, – Ниршан покачал головой. – Дай шанс.

Турин вдруг наморщился от боли. Схватился рукой за сердце. Застонал. Ниршан нажал кнопку вызова персонала. Тот остановил его, схватил вслепую за руку, потащил цепочку на шее.

– Возьми.

Ниршан ожидал увидеть крестик. Все же верующие носят. Оказалась монета. Простой, окислившийся со временем кругляш. Она была кривой, с обломанными краями. Чеканка почти вытерлась, но все же угадывалась.

Турин застонал. Его скрутило от боли. Он часто, тяжело дыша, страдая, мучительно заторопился:

– Дай шанс. Дай шанс. Я видел его. Дай шанс. Дай…

В палату вбежала бригада врачей, и Ниршан отошел. Усиленно предпринимали реанимационные процедуры. Кололи лекарства, делали массаж, бесполезно. Сердце Турина остановилось, прекратив биться навсегда.

Так что в момент выписки у Ниршана на душе скребли кошки. Кому нужно было устраивать такую засаду, он уже давно и сам знал. Комиссия по расследованию произошедшей накладки прибыла через месяц, когда врачи разрешили проводить допросы. В нее входили все те же лица – Велигор Янчжун, Гуй Ли и Жуан Ди. Допросы вели его начальник и начальник внешней разведки. Дело было внутренним, секретным, так что посторонние к беседам не допускались.

– Вы считает, что среди вас был шептун?

– Да.

– Назовите его.

– Точных данных не имею.

– Кто из троих?

– Мне не известно.

– То есть вы допустили операцию без точных сведений?

Ниршан с ненавистью посмотрел на Гуй Ли.

– Что же вами двигало?

– Даже если объект1 был бы рассекречен, требовалось узнать, что они намерены делать.

– Вы узнали?

Ниршан сжал пальцы в кулаки.

– Нет.

–То есть вы не знаете, кто из них троих шептун, и вам не известно, как они воздействовали на объект? Но вы рискнули и провели операцию.

–Кто вам сказал, что она не удалась? Объект остался неактивным.

Гуй Ли оскалился и многозначительно приподнял брови.

– Так может быть, потому что радар пришел в действие, объект и остался неактивированным?

Сукин сын ведет себя так, словно не он лично отдал приказ запустить ракету. Ведь по его вине их пожег радар. По протоколам все выглядит безупречно. Из-за секретности случилась накладка двух операций, не более. Но не верил Ниршан в эту случайность.

– Доказательств нет ни тому, ни другому, – заметил Янчжун, просматривая протоколы других допросов.

Много столетий назад один очень продвинутый практик нашел способ открыть Мост Вечности, зазор между Бытием и Небытием, таящийся в сознании людей. Глубоко внутри, спрятанный в сердце каждого – переход. Современные люди называли это место душой. Миг, а точнее движение (души), когда происходит переход из живого в неживое, и наоборот. Ведь что такое смерть, как не утрата восприятия, которое формируется самоощущением. Это же движение и есть переход.

Доступ открыт всем. Но они, арктики, видели Мост так же просто, как птицы видели небо: не бездонной нескончаемой синевой, а разделенным на электромагнитные поля разных оттенков. Птицы видят небо всех оттенков ультрафиолета, разбитого на участки разной степени голубого. Они знают, где лучше проложить путь в зависимости от насыщенности цвета. Увидеть, значит поверить. Достаточно было всего лишь одного раза. Так устроен человеческий мозг.