Еще дальше за его спиной в туннеле возникло многоголосье криков и новый грохочущий звук. На мгновение ему показалось, что это начало обвала, и он почувствовал приступ тошнотворного страха, хотя в то же время другая часть его мозга говорила ему: «По крайней мере, это будет быстро, и все закончится». Потом из темноты появилась еще одна вагонетка и ударилась о первую, из обеих поднялся столб пыли, а передние колеса первой вагонетки перед буфером сошли с рельсов. Послышались новые крики и брань — ругали путепрокладчиков за плохую прокладку путей, разгрузчиков на поверхности — за то, что не полностью разгружают вагонетки, и всех остальных — за то, что толком не предупреждают об опасности. Младший капитан приказал всем оставить забой и помочь вернуть вагонетку на пути. Потом он добавил:

— Но не ты, Ватюэйль, ты продолжай работать.

— Слушаюсь, — ответил он, поднимая кирку. Теперь, когда рядом никого не было, он мог хотя бы замахнуться без опаски, чтобы справиться с камнем. Он повернулся к забою и направил кирку в точку чуть в стороне от того места, где уперлась в препятствие лопата. На мгновение ему представилось, что он замахивается, чтобы ударить киркой в затылок юного капитана. Потом он вытащил кирку из земли, развернул ее к забою другой, плоской стороной, а не острием, чуть сместился в сторону и ударил еще раз изо всех сил.

Со временем у тебя начинает развиваться чутье — ты ощущаешь, что происходит на конце лопаты или кирки, ты обретаешь способность видеть, что там — в глубинах земли перед тобой. Ко всем тем ударам, что отдавались болью в его руках, плечах, спине в течение года, который он провел здесь, добавился еще один, но теперь он почувствовал, как уплощенный кончик кирки словно ударился дважды — соскользнул с одного камня на второй или попал в щель в большом блоке породы. «Там вроде какая-то пустота», — подумал он, но потом отбросил эту идею.

Теперь у него появился рычаг, какая-то опора. Он напрягся, налегая на затертую до гладкости ручку кирки. Раздался скрежещущий звук, и в слабом свете лампы на своем шлеме он увидел, как с забоя на него надвигается глыба длиной с его предплечье и высотой с голову. Земля и галька просыпались ему на колени. Из образовавшейся дыры в забое вывалился обтесанный камень, а за ним он увидел прямоугольное отверстие и влажную темноту, свободную от земли чернильную пустоту, из которой потянуло холодным сквознячком, пахнущим старым холодным камнем.

На широкой долине на ковре стелящегося по земле тумана стоял казавшийся нереальным огромный замок, осажденная крепость.

Ватюэйль вспомнил свои сны. В его снах этот замок и в самом деле был нереальным, или отсутствовал здесь, или и в самом деле парил над долиной благодаря волшебству или какой-то неизвестной ему технологии, и потому они вечно копали землю, но так и не могли докопаться до фундамента, в мучительной агонии бесполезного труда прокладывали без конца туннели в убийственной удушливой жаре и терпких парах своего собственного пота. Он никогда никому не рассказывал об этих снах, потому что не знал, кому из его товарищей можно доверять, и подозревал, что если слух об этих кошмарах дойдет до его начальства, то таковые сны могут быть признаны предательскими, так как из них вытекает, что их труды бессмысленны и обречены на неудачу.

Замок расположился на скалистом отроге, возвышающемся над поймой полноводной петляющей реки. Сам замок представлял собой весьма внушительное сооружение, а окружающие его утесы делали его почти неприступным. И тем не менее его нужно было взять. Так им сказали. После почти целого года осады, когда они голодом пытались принудить гарнизон к сдаче, было решено — это случилось два года назад, а может и того больше, — что захватить эту цитадель можно, только подведя к скале какую-нибудь громадную осадную машину. Из дерева и стали были построены гигантские осадные машины, потом их по специально проложенной дороге подвели к замку. Эти машины могли метать камни или взрывающиеся металлические бомбы весом в десять человек на расстояние многих сотен шагов; но тут существовала одна проблема: при подведении машин слишком близко к замку они сами оказывались в пределах досягаемости громадной метательной машины, имевшейся в замке, — гигантской фрондиболы, установленной на единственной круговой башне, возвышающейся над крепостью.

Поскольку метательная машина замка располагалась наверху, это увеличивало дальность метания, и замковая фрондибола могла вести обстрел долины на расстоянии до двух тысяч шагов от основания скалы. На все попытки подвести осадные машины на расстояние дальности метания машина замка отвечала градом камней, выводя из строя осадные орудия и убивая людей. Инженеры по размышлении пришли к выводу, что создание машины, которая могла бы обстреливать замок, оставаясь вне пределов досягаемости фрондиболы, видимо, невозможно.

Поэтому было решено подойти к скале замка с помощью туннеля, выйти на поверхность и соорудить небольшую, но мощную осадную машину там, под самым носом у гарнизона замка и, предположительно, вне пределов досягаемости фрондиболы. Ходили слухи, что эта громадная машина может сама по себе стать бомбой, этаким взрывным устройством, которое взмоет в воздух, вознесется над скалой, перелетит через стены замка, где и взорвется. Никто по-настоящему не верил этим слухам, но и чуть более правдоподобная идея соорудить мощную катапульту или фрондиболу в яме, вырытой в конце туннеля, тоже представлялась фантастической и идиотской.

Может быть, предполагалось, что они проведут туннель за стены замка, прорубятся сквозь монолит скалы, а может, план состоял в том, чтобы подложить у основания скалы гигантскую бомбу; но и эта тактика представлялась не менее нелепой и бесполезной. Может быть, высшее командование, бесконечно далекое от этого третьестепенного (и если верить слухам, то все более и более бесполезного) фронта, было неверно информировано о характере фундамента замка и — полагая, что стены крепости возведены на самой долине, — приказало как нечто естественное сделать подкоп, полагая, что стены можно будет обрушить обычным способом, и никто из тех, кто знал эту ситуацию лучше, не сказал или не решился сказать им, что это невозможно. Но, с другой стороны, кто мог знать, что там на уме у высшего командования?

Ватюэйль, встав и разглядывая крепость вдалеке, приложил кулак к пояснице. Он попытался распрямиться. С каждым днем это давалось ему все труднее, что было плохо, как ни посмотри, ведь офицеры (а в особенности молодой младший капитан, который, похоже, сильно его невзлюбил) плохо относятся к сутулым солдатам.

Ватюэйль оглядел разбросанные там и здесь палатки лагеря. Облака на небе казались белесыми, солнце скрылось за серой, отливающей тусклым сиянием тучей над более дальним из двух горных хребтов, опоясывающих широкую долину.

— Распрямись, Ватюэйль, — сказал ему младший капитан, вышедший из палатки майора. На младшем капитане была его лучшая форма. Он и Ватюэйлю приказал надеть лучшее, хотя его лучшее имело довольно скверный вид. — Не рассчитывай, что будешь симулировать тут весь день. Заходи, только ничего такого не бери в голову. Это тебя ни от чего не освобождает. Ты должен будешь доработать смену. Давай, пошевеливайся! — Младший капитан отвесил ему затрещину по уху, отчего фуражка на голове Ватюэйля упала на землю. Ватюэйль нагнулся, чтобы поднять ее, а молодой капитан пнул его по заднице, отчего он влетел в палатку.