Вспомнив про радио, она включила маленький транзистор и вставила в уши капельки динамиков.

– …Мы практически завершили эвакуацию районов, которые будут затоплены. Если там и остался кто-то из населения, то очень не много, и мы продолжаем поиски. На сегодняшний день нами эвакуировано, или сами покинули опасные места, более пяти миллионов человек. И это только по Северо-Западному округу. Чуть меньше наше министерство эвакуировало из Приморского края. Там, по-моему, что-то около трех миллионов. По северу и по Карелии ничего пока сказать не могу. Там проводятся работы, но ввиду местных условий не все так гладко. Осложняет работу большое количество исправительных учреждений. Сами понимаете: заключенных в обычных вагонах не повезешь, а спецсоставы встали на ключевых развязках, пропуская пассажирские поезда с эвакуируемыми. Мы даже назвали Карелию краем заключенных, столько там сейчас исправительных учреждений. А на юге мы готовы полностью. Там все-таки есть и горные поселения и вообще… Проблему составляет, конечно, Причерноморская низменность. Но и там, смею вас заверить, мы готовы…

Алина хмыкнула на слова неизвестного с голосом чиновника и покрутила колесико настройки. Следующий канал тоже страдал информационным поносом.

– По нашим подсчетам, вода, в общей сложности, поднимется до отметки в четырнадцать метров.

– Это же пятиэтажный дом?

– Да. И мы, конечно, надеемся, что на этом подъем остановится.

– То есть Москве ничего угрожать не может?

– Да, Москва находится на уровне почти двухсот метров над уровнем моря. Точнее, находилась. Сейчас она, естественно, уже ниже.

– Скажите… нам поступила вот информация, что таяние льдов ускорилось. Теперь ежесуточно в среднем океаны поднимаются на десять сантиметров.

– Нет, в среднем это все-таки полтора-два сантиметра. Но не расслабляйтесь. Это очень и очень много. Помножьте два сантиметра на площадь океанов и получите гигантские цифры. Наш ледокол уже просто курсирует вдоль линии отколовшихся льдов. И это там, где раньше его две ядерные установки еле справлялись с толщиной панциря. Так что проблемы у нашей планеты нешуточные. Таяние ведь, как и прогнозировалось, из медленного процесса приобрело лавинообразный характер.

– Какие еще несчастья могут случиться?

Голос в наушниках усмехнулся и сказал:

– Да любые. Начиная от приливной волны, метров в пять высотой. Или цунами. Землетрясения. И конечно, экологические катастрофы. Вымирают от избыточной радиации некоторые виды растений. Пока самые чувствительные. Рыба буквально сходит с ума от изменившегося химического состава воды. Сколько пресной-то влилось. В реках от повышенной температуры гибнет пресноводная рыба. Плохо все, что тут говорить. Таяние только льдов Гренландии изменило среду обитания сотни видов животных. Техногенные катастрофы, конечно… Сейчас в Сосновом Бору, к примеру, идет, уже практически под водой, консервация реакторов. Это просто жутко. Они там вручную буквально заливают цементом технические и другие помещения. Там уже есть потери. И спаси нас Господь, если у пацанят, что там превращаются в героев, не получится этот подвиг. Это тот же тип реактора, что был в Чернобыле. Солнечная радиация нам покажется легким ультрафиолетом…

Алина сняла наушники и вслушалась в крики на улице. Вой сирены напомнил ей о том, что надо закрывать окна, несмотря на духоту. Но теперь поздно, с улицы наверняка заметят движение стекол.

Осторожно Алина приблизилась к окну и выглянула. Над трупом молодого человека склонился солдат в оранжевом берете и щупал пульс в надежде, что паренек еще жив. Разочарованно поднявшись, он отрицательно покачал головой, и из оранжевого внедорожника, перекрывая вой сирены, раздался голос, усиленный мегафоном:

– Ну, что теперь? Поехали! Тут еще живых много, чтобы мертвых вывозить.

Солдат подскочил к открытым дверцам и исчез внутри. Автомобиль тронулся, и сирена, надрываясь, понеслась по дворам, пугая голубей и так быстро одичавших кошек.

Алина подошла к зеркалу и посмотрела на себя. Она тоже одичала. И это несмотря на то, что блюдет себя в чистоте. Дикость появилась в глазах и движениях. Такая короткая жизнь в «чумном» городе превратила ее из интеллигентной девушки, студентки третьего курса факультета палеонтологии Государственного горно-инженерного университета, в безумную, одну из многих, что наводнили город Петра. Она удивилась теням под глазами и необычной для нее худобе и бледности лица. Ярко проявились скулы, и подбородок стал, казалось, острым. Только нежные губы были прежними, лишь слегка обветренными. Сама не понимая, что делает, Алина взяла со столика губную помаду. Скоро ее красивые губы засветились яркой призывностью на усталом и изможденном лице.

Почему она не ушла? Почему не позволила солдатам вывезти ее из уже брошенного всеми нормальными людьми города? Ответ прост – она не хотела уезжать. Просто не хотела, и все. Кстати, это не новость. Многие жители Санкт-Петербурга принципиально не покидали свой город даже в летнее время. Так что Алина не была таким уж исключением. Да и общая нервозность больших скоплений людей ее совсем не прельщала. Ей не хотелось толкаться в лагерях за гуманитарной помощью. Спать вместе с пятью-шестью людьми в двух-трехместной палатке. Постоянно опасаться, что тебя ненароком забудут разбудить на утреннюю раздачу пищи. Или еще хуже – брести в неизвестном направлении только для того, чтобы везде встречать ненависть местных жителей, которых уже и грабили, и убивали обезумевшие люди, страдающие от голода и холода. Нет, она уж лучше в своем городе. В своей квартире. В своей кровати. Тут даже, наверное, умирать будет приятней, если придется.

В то, что вода дойдет до ее третьего этажа, Алина не верила, но на всякий случай приготовилась и к такому. Рядом с кроватью лежала развернутая резиновая лодка с прикрепленным к ниппелю баллоном с газом. Достаточно повернуть краник – и деление надуется. Потом еще три отсека, и она будет готова. Это замечательное плавсредство оставил ей один из ее последних парней. Уж очень тот любил рыбалку. А когда они разбегались, он великодушно подарил надувную лодку Алине. Наверное, просто лениво было на себе утаскивать шестьдесят килограммов резины. Она хотела ее если не выбросить, то кому-нибудь передарить, но теперь была счастлива, что не совершила столь опрометчивого поступка. А вот ее бывший, наверное, сейчас горько жалеет. Ну да бог с ним.

Алина подвела тушью ресницы и осталась довольна. Да, устала. Да, измождена. Зато красивая! Еще какая. Она положительно себе нравилась. Всегда меня мучил вопрос: как женщины могут думать о красоте в минуты катастроф? Есть тысячи свидетелей того, как первое, что делала женщина, выбежавшая из рушащегося или горящего дома, так это отряхивалась и поправляла волосы… Алина тоже считала, что красота поможет ей в будущем. Хотя уже и не так уверенно считала. Она часто встречала теперь на улицах, вместо залихватского присвиста себе вослед, жадные волчьи ухмылки. Но подонки еще не почувствовали до конца безнаказанности, и походы в магазин или просто к реке проходили почти без приключений. Хотя один раз она просто сбежала от трех в невменяемом состоянии мужиков, желавших, чтобы она разделила с ними трапезу, а скорее постель или вонючий матрас.