– Если вы готовы, то нам сюда, – сказал Генри, когда тележка была полностью загружена. Он повернулся, схватился за ручки тележки и повел молодых людей по направлению к поместью. На дворецком были черные брюки и белая рубашка с короткими рукавами, покрой которой позволял носить ее не заправляя. Хотя нежный бриз легонько перебирал волосы Сони, его одежда оставалась в полной неприкосновенности, как будто сама природа старалась сделать все, чтобы не помешать старику иметь достойный вид.

Соня и Петерсои отстали на несколько шагов, так чтобы дворецкий не слышал их разговора; тогда она сказала:

– Вы меня не предупредили насчет него!

Петерсон улыбнулся и покачал головой:

– Большую часть времени Генри – самый добрый и милый старый простофиля, какого вы когда-либо видели в своей жизни. Однако изредка он выглядит так, как будто вся его скрытая нетерпимость вдруг вышла наружу, и тогда у старика случается плохой день. Остальные в таких случаях стараются с ним не встречаться, до тех пор, пока все не пройдет; поэтому мы почти не замечаем, когда с ним такое случается. К сожалению, впервые за последние несколько недель у него выдался плохой день, и причем именно тогда, когда вы приехали.

Они добрались до ступеней парадного подъезда, и там Петерсону и Генри пришлось вместе взяться за тележку, чтобы втащить ее наверх; затем все вошли в прихожую дома Доггерти, открыв тяжелую дверь-ширму, затем вторую, еще более массивную, из красного дерева. Здесь было почти холодно благодаря работающему кондиционеру, воздух казался еще слаще после ложного облегчения, предоставленного путешественнице комнатой ожидания в порту Пуант-а-Питр.

– Как красиво! – воскликнула Соня, отбросив сдержанность.

Прихожая и вправду казалась предвестником еще большей красоты, ожидавшей вошедших внутрь дома. На стенах были панели из темного тикового дерева, почти черные, покрытые искусным орнаментом, на полу лежал алый ковер с жестким ворсом, который заставил ее почувствовать себя как будто в темной печи, где под ногами пылают уголья и, как это ни парадоксально, щеки овевает холодный ветерок. Подлинники картин, писанных маслом и принадлежащих к самым различным школам, со вкусом были развешаны по стенам маленькой комнатки; здесь были работы натуралистов и сюрреалистов, но, как ни странно, вместо того чтобы конфликтовать, они как бы дополняли друг друга и вместе создавали ощущение комфорта и гармонии. Потолок в прихожей и маленьком коридорчике, который вел из нее в другие комнаты, был очень высоким, выложенным панелями все того же черного тика, резко контрастировавшего с привычным образом дома в тропиках, но от этого не менее поражавшего воображение ощущением старины, намеренно созданным повсюду.

Генри снял багаж Сони с тележки и сложил его на плоскую подставку открытой лифтовой платформы, находившейся в самом низу лестницы, затем нажал на кнопку в стене, которую девушка уже заметила, приняв за электрический выключатель, и вещи плавно поехали вверх. Платформа скользила по вделанным в стену полозьям; это было сделано для того, чтобы избавить Генри от труда подниматься с тяжелыми сумками по лестнице на второй этаж.

Старик сказал:

– Чуть позже я отнесу их в вашу комнату. Полагаю, что прежде всего вам хотелось бы познакомиться с остальным персоналом.

– Конечно, – ответила Соня.

– В таком случае прошу сюда.

– Я тоже пойду, – шепнул ей Билл Петерсон.

– Буду признательна, – ответила она, благодарно улыбаясь. Девушка надеялась, что остальные служащие будут больше похожи на него, чем на старого Генри.

Миновав выстеленный красным ковром коридор, они прошли в заднюю часть дома и через поскрипывающую белую дверь вошли в кухню длиной в добрых двадцать пять футов, оборудованную всеми самыми новейшими устройствами и приспособлениями. Вещи, почти что не бывшие в употреблении, сверкали то белизной, то хромовыми покрытиями, горшки и сковородки сияли медью. В середине комнаты, за тяжелым встроенным столом с двумя раковинами, женщина приблизительно одного возраста с Генри натирала кусок швейцарского сыра в большую фарфоровую миску.

Она подняла голову от своей работы; лицо у кухарки оказалось круглое, с легким румянцем и темными глазами, полными жизни и молодого задора. Женщина положила сыр на полку и сказала:

– Кто же это к нам пришел?

– Соня Картер, – ответил Генри. – Женщина, которая будет присматривать за детьми. – Он поднял глаза на Соню и добавил: – Это Хельга, кухарка.

– Рада познакомиться, – сказала девушка.

– Я тоже, я тоже, – откликнулась Хельга. Она поднялась со своего стула, как будто была на церемонии официального знакомства, и Соня смогла разглядеть, что пухлым у нее было не только лицо, но и все тело. Судя по виду, Хельга была одной из тех кухарок, которые сами могут служить лучшей рекламой собственной кухни. Она казалась веселой и добродушной, хотя и слегка застенчивой. Девушка порадовалась, что хоть с кем-то в этом доме будет общаться проще, чем с мрачным, угрюмым стариком, встретившим их на пирсе. Она боялась, что и все остальные обитатели острова, конечно же за исключением Билла Петерсона, окажутся такими же, как он.

– На здешних островах нет ни одной кухарки, которая смогла бы сравниться с Хельгой, – сказал Билл. – Слава богу, у нас здесь есть море и корабль, а также куча других вещей, которыми можно заняться. Если бы у нас не было возможности заниматься спортом, все мы стали бы такими же толстыми, как и она сама.

Кухарка вспыхнула от гордости и снова села на свое место, взяла кусок сыра и взглянула на Соню из-под бровей.

– На самом деле тут нет ничего особенного, – застенчиво произнесла она.

– Кроме того, к ее же собственной пользе, Хельга еще и самая скромная из всех кухарок, – добавил Петерсон.

Она еще больше покраснела и снова принялась за работу.

В этот самый момент входная дверь отворилась и из жилой части дома в кухню прошла маленькая, опрятная женщина лет пятидесяти с небольшим, на ходу отряхивая свои тонкие руки; казалось, она делала это для того, чтобы показать, что очередное дело благополучно завершено. Волосы дамы, почти совсем седые, прикрывали уши, обрамляя суровое лицо. Судя по всему, она не пользовалась косметикой и не слишком заботилась о своей внешности, но при этом для своих лет выглядела безупречно, особенно в простом голубом платье, слегка напоминающем униформу. Энергичные движения новой знакомой сразу же напомнили Соне походку опытных сиделок, которые любили свою работу и после тридцати лет работы в госпитале все еще относились к ней с юношеским энтузиазмом.

– Моя жена, – объяснил Генри. Девушке показалось, что с него на минуту слетела вся угрюмость, словно эта женщина обладала даром смягчать его одним своим присутствием. Он сказал жене: – Бесс, это Соня Картер, учительница детей.

Та пересекла кухню, взяла Соню за руки и стала разглядывать ее так, как заботливая мать могла бы разглядывать невесту сына. Усмехнувшись, она перевела взгляд с молодой женщины на Билла Петерсона, снова вернулась к ней и заметила: