– Скажем, что пять, – решила медсестра. В руке появилось легкое покалывание, после которого Мэрибет перестала что-либо чувствовать.

Очнувшись в очередной раз, она увидела над собой лицо незнакомого врача.

– Доброе утро, сейчас мы извлечем дыхательную трубку.

Кровать была наклонена, и не успела Мэрибет хоть что-то понять, ей велели сделать резкий выдох. Она попыталась, но как будто забыла, как дышать.

– На счет три, – сказал врач. – Раз, два…

Это было похоже на рвоту в замедленной съемке. Когда респиратор вышел, Мэрибет одновременно глотнула воздуха и рыгнула. Она зажала рот руками, чтобы сдержать рвоту, но ее не было.

– Благодаря вот этому у вас пустой желудок, – сказал врач и потрогал другую трубку, в носу.

Мэрибет упала обратно на кровать. Вокруг суетились медсестры, одна дала ей выпить глоток воды через соломинку, пока доктор читал ее карту.

– Где? Мой? Врач? – прохрипела Мэрибет.

– Я ваш врач. Доктор Гупта. – Он также объяснил, что операцию делал ей он. Его вызвали, когда в ходе ангиопластики разорвалась артерия. – Такое бывает крайне редко, на моей практике всего второй раз, первая женщина была куда старше вас. А вы – просто исключение, – объявил он, словно это было какое-то достижение.

– Где мой муж? – выдавила Мэрибет.

– Понятия не имею. – Он продолжил рассказывать об операции, о двойном шунтировании. – Помимо того, что разорвалась эта артерия, другая тоже оказалась значительно повреждена, так что мы и ее укоротили и зашили. В долгосрочной перспективе это лучше, чем установка стента, так что все хорошо.

Ура-а.

Дальше он рассказал о том, чего ожидать – дискомфорт в ноге, откуда взяли кусок артерии, а также в области грудной клетки – ее пилили, чтобы добраться до сердца. Прогнозировали и сложности с головой – постперфузионный синдром из-за искусственного кровообращения.

– Что-что?

– Во время остановки сердца кровь пропускали через аппарат «искусственное сердце – легкие», чтобы насытить ее кислородом.

Сказал он это как ни в чем не бывало. Во время остановки сердца. Эта фраза резко выдернула ее из тумана.

Мэрибет положила руку с многочисленными проводками на перемотанную грудь. В ней билось сердце – с самого раннего детства, нет, точнее, даже с того времени, когда она была только зародышем в утробе матери, которой никогда не знала. А потом остановилось. Мэрибет не понимала, почему, но ей казалось, что она переступила какой-то порог, оставив по ту сторону всех и все, что она когда-либо знала.

Через неделю ее выписали. Но Мэрибет чувствовала себя совершенно не готовой. Как и в прошлый раз, но тогда у нее хотя бы было ощущение, что они с Джейсоном заодно.

– Нас бросают с ними наедине! – пошутил муж по поводу близнецов. – Я даже отцовским «жаворонком» дольше учился пользоваться. – А теперь Мэрибет осталась совсем одна.

– Должен тебе кое-что сказать, – объявил Джейсон, пока они ждали такси. Мэрибет сидела в кресле-каталке. В голосе мужа звучали какие-то странные нотки. Если бы она услышала это не при выписке из больницы после операции на открытом сердце, то подумала бы, что он сейчас признается в измене.

– Что? – настороженно спросила Мэрибет.

– Помнишь, я обещал ограждать тебя от переживаний, пока ты лежишь в больнице, чтобы ты ни о чем не переживала?

– Да.

– Я кое-что сделал за это время. Пока ты была под куполом.

Мэрибет поняла почти сразу. И почти наверняка предпочла бы измену. Она покачала головой.

– Нет.

– Я хотя бы не дал ей прийти в больницу, – ответил Джейсон. – И тебе не сказал.

– Опять выбрал самый легкий выход. В который раз.

– Легкий выход? Я попросил помочь.

– Ну и чем моя мать поможет?

– Дополнительные руки. И близнецы ее любят.

– Отлично. Близнецы будут развлекаться с бабушкой, а на мне будет третий человек. – Хотелось сказать «четвертый», но Мэрибет сдержалась.

Когда машина рванула в сторону центра, Мэрибет захотелось развернуться и остаться в больнице. Даже в лучшие времена на общение с матерью уходили все душевные силы. А сейчас далеко не те времена.

Джейсон осторожно коснулся ее плеча.

– Ты в порядке? – поинтересовался он.

– Помнишь, ты постоянно спрашивал, почему я всегда как будто жду, что стакан совсем опустеет?

Он кивнул.

– Вот поэтому.

На входной двери висел кусок желтой оберточной бумаги со словами: «Мамочка, с возвращением! Выздоравливай скорее!»

Сейчас Мэрибет встретится с детьми. Она не видела их уже целую неделю, если не считать видеоклипов, которые Джейсон ежедневно снимал на телефон, чтобы показать, что они еще живы. Тоска по ним походила на боль, на какое-то первобытное животное чувство. Но перед дверью ее словно парализовал страх. Может, не следовало просить Джейсона оставить их сегодня дома вместо сада.

Он открыл дверь.

На столике у входа стояла ваза с лилиями из супермаркета и лежала огромная стопка писем. Стало только страшнее.

– Мэрибет, это ты? – раздался голос матери.

И еще страшнее.

– Я.

– Лив, Оскар, слышите? Мама вернулась!

Из-за угла показалась мать, одетая в осенней гамме «для женщин определенного возраста» от «Чикос». Она осторожно обняла Мэрибет, потом отошла и посмотрела на нее, положив руку себе на сердце.

– Бедная моя девочка.

Тут прибежал Оскар и с криком кинулся к Мэрибет.

– Мамочка!

Скривилась она не нарочно. В груди еще очень болело, а Оскар напрыгивал, как щенок. Отстранив его самую малость, Мэрибет зарылась лицом в его волосы, вдохнув этот мальчишеский запах пота, который никогда не пропадал, даже после ванны.

– Мам, привет. – Лив приближалась крохотными балетными шажками, она полностью контролировала свое тело, как воспитанная леди. Мэрибет на миг увидела женщину, в которую превратится ее четырехлетняя девочка, и от этого ее охватила необъяснимая печаль.

Мэрибет подготовилась к очередным объятьям, но Лив просто легонько поцеловала ее в щеку и отошла. В прошлом году, пока у Мэрибет болел живот, Лив тоже относилась к ней с прохладцей до тех пор, пока она не выздоровела.

– Малышка, все нормально, – сказала Мэрибет. – Я все еще я.

Лив сморщила нос, словно не поверив до конца. Да Мэрибет и сама в этом сомневалась.

Выписка, поездка и прибытие домой очень утомили Мэрибет, поэтому она извинилась и пошла спать. Когда она проснулась, в лофте было необычайно тихо – в лофте же нет стен, которые приглушали бы звуки семейной жизни.