в мастерской по реставрации подушек, она вернулась домой, к Лизе, которая схватила ее, сжала изо всех сил (швы еще побаливали, но подушка не подала вида), и начала кружить по всей комнате.

– Прости, прости! Я больше никогда так не буду. Честно, честно!

(– Я больше никогда не буду участвовать в битвах на подушках? – осторожно спросила подушка.)

– Нет.

На мгновение подушке показалось, что Лиза её услышала, возможно только показалось.

* * *

И это была бы только часть наград. Были еще попытки постирать ее в стиральной машинке, бесконечные химчистки, цветные фломастеры, которые пропитывали всю ее ткань, солнце, которое обжигало ее, когда в комнате не занавешивали шторы, и она лежала под его прямыми лучами, были неуклюжие руки (папы Лизы, когда ему выпадала очередь генеральной уборки), которые пытались взбить ее свалявшийся в нескольких местах пух, много чего было…

Но, самое главное, была Лиза, которая постепенно превращалась из маленькой девочки в красивую женщину, и по-прежнему любила свою подушку. Доверяла ей все свои секреты. Подушка слышала все ее разговоры по телефону, когда она лежала на ней и болтала с подружками, она прижимала подушку к своей груди, когда делала очередную запись в своем дневнике. Даже, когда Лиза впервые занималась с парнем любовью, её растрепанные и слегка влажные волосы лежали на ней, на её любимой подушке. Поэтому, она, как старый солдат, вояка, служила ей верой и правдой, и была этому бесконечно рада…

В тот день, именно эти её мысли прервало мрачное событие, и оно было самым страшным в её долгой жизни.

Лиза, уже двадцати семилетняя женщина, лежала уткнувшись в свою любимую подушку. Казалось бы, вполне привычное положение… За одним исключением: что-то больно обожгло подушку. Словно каленое железо. Проникло в самую середину. Еще никогда подушке не было так больно. Эта боль исходила от Лизы, и передавалась подушке. И подушка это чувствовала, и страдала также, как и маленькая семилетняя девочка с большими карими глазами. Именно такой ее впервые увидела подушка, и именно такой она её себе сейчас и представила. Маленькой девочкой, которая уткнулась личиком в подушку и плакала. И эти слезы больно обжигали подушку. Да, она плакала и раньше, в детстве, но то были другие слезы. В комнату тихо вошел отец.

– Лиза…

Она оторвалась на миг от подушки, оставив на ней мокрое пятно.

– Папа, почему? Я не могу, нет, я не хочу в это верить…

– Лиза, дочка…

– Папа!..

Она вновь укуталась в самое нутро подушки и зарыдала еще громче, содрогаясь плечами.

Отец осторожно сел на край кровати и провел ладонью по волосам дочери. По его щекам тоже катились слезы. Они стекали по небритой щеке и падали на подушку. А она чувствовала каждую слезинку, они как тяжелые удары, врезались в ее ткань, переворачивая весь пух внутри.

«ЗА СЛЕЗЫ В ПОДУШКУ» -

Эту медаль она бы поменяла на любую другую. Она согласилась бы участвовать в сотнях сражениях на подушках, готова была бы подставлять свои бока под руки реставратора, или под когти любой кошки в округе, но только бы не чувствовать этих горячих, как раскаленная лава, слез.

(– Успокойся, Лиза, не плачь, она сейчас в лучшем мире. Все будет хорошо, поверь.)

– Правда?

Лиза приподняла голову и утерла слезу.

(– Правда.)

На мгновение подушке показалось, что Лиза её услышала, возможно только показалось…

Конец.