И Николай, искушенный в любых видах интриг в наших условных, мужских мирах, – оказался полностью беспомощным против интриги своей сестры.

Поделиться с этим, кроме Ксении, он ни с кем не мог – позор страшный, а тут родная кровь, как-никак, родная сестра. Ксения, естественно, вызвалась помочь – встретиться со мной где-нибудь на нейтральной территории и поговорить обо всем начистоту. Сам Николай этого сделать не мог. Во-первых, потому что он чувствовал, что совершил серьезную подлость по отношению ко мне, еще там, в Тегеране. Во-вторых – потому, что была затронута его честь, и затронута очень серьезно. Ксения вызвала меня в Берлин и там мы с ней «поговорили начистоту» в защищенной от прослушивания комнате – Ксения не хотела оставлять следов, не хотела, чтобы кто-то понял, о чем мы с ней там говорили. Там – она сказала мне часть правды про Анахиту, именно такую часть, которую было нужно сказать, чтобы я пошел по следу. И сказала много лжи, направленной на то, чтобы я больше никогда не возвращался в Россию. Заговор, меня считают одним из заговорщиков, и все в таком духе. Для нее было жизненно важно, чтобы я никогда не возвращался в Россию – один откровенный разговор между мной и Николаем, и мы оба поймем, что нас обманули. Вернувшись в Санкт-Петербург, она рассказала своему брату много интересного про наш разговор – при этом ни слова правды. Николай от услышанного пришел в ярость и буквально вышвырнул Анахиту из дворца вместе с ее (и своими!) детьми, сослав ее в Туркестан.

Вот так вот и ломаются судьбы…

Ксения не раскаивалась, даже сейчас, когда я поймал ее на лжи. Нет-нет… Трудно даже представить себе, как она ненавидит Люнетту… женщину, которая попыталась отнять у нее и бывшего любовника, и брата. Ненавидит своей, чисто женской ненавистью, ненавистью самки, на домашний очаг которой посягнула другая самка – мужская ненависть тут и рядом не стояла. Если бы она могла – она бы ее просто убила. Поэтому она не раскаивается, нет…

– Ты-то портить макияж не будешь, верно? – впервые за все время разговора улыбнулся я.

– Верно…. – Ксения тоже улыбнулась.

Негласный договор был заключен.

– Тебе не холодно здесь? Сильно дует.

– Пожалуй…

Как галантный кавалер – я подал даме руку. Мы вместе вышли на дорогу…

– После войны у кавалерственных дам[4]вошло в моду проведывать раненых. Полагаю, что мне тоже… возможно, стоит последовать моде. Хотя я всегда плевала на нее…

Я поцеловал руку Ксении.

– Да нет, Ваше Высочество. Думаю, не стоит изменять своим милым привычкам.

Ксения зло взглянула на меня. Но ничего не сказала.

Почему я принял условия игры? По разным причинам. Во-первых, если сказать правду, ничего, кроме горя, это не принесет, причем многим людям. Во-вторых – теперь в Россию вернулась Юлия. Ксения упомянула о ней в разговоре не случайно, совершенно не случайно – она ненавидит и ее. И мне не стоит заводить себе такого врага, как Ее Высочество, хотя бы ради Юлии и Майкла.

И наконец, в-третьих, сама того не подозревая, Ксения отодвинула в сторону камень, под которым оказалась не просто гадюка – а целое гнездо гадов. И с этим надо что-то делать – а с личными переживаниями разбираться потом.

Но сначала – мне надо добраться до этого проклятого крыльца…

Достойную осуждения ошибку совершает тот, кто не учитывает своих возможностей и стремится к завоеваниям любой ценой.

Николо Макиавелли

Ливадия…

Ливадийский дворец – когда-то мы лазали через его забор. Дворец, оставшийся Николаю от отца и деда. Одно из мест, где можно хоть немного отдохнуть.

Уже несколько дней я работал в Ливадийском дворце. Переехал сюда сразу после того, как проводил Майкла… дай Бог ему удачи на этой скользкой дорожке. Можно было бы работать и в Ак-Мечети, но там – слишком много насущных и неотложных дел, работать мне там не дадут.

Я был «командой Б» – в каком-то смысле. Давно, еще в конце семидесятых Меллон-старший, еще работавший тогда директором СРС, создал «команду Б» в составе Специальной разведывательной службы САСШ. Команду, возглавлявшуюся неким Подгурским, тогда еще мало кому известным. Эта команда, состоявшая из представителей научных кругов, но не правых, как тогда казалось, – а «правачествующих»[5]. Эта «команда Б» должна была, получая те же самые разведывательные данные, которые получали штатные аналитики СРС, – представлять директору СРС, а возможно, и президенту их независимую оценку и аналитический расклад по ним. «Команда Б» проработала до середины восьмидесятых, и ее вклад в разрушение Америки – трудно переоценить. Именно тогда – была заложена политика восьмидесятых – политика Фолсома, основанная на крайней русофобии, агрессивности, трансатлантическом братании с врагами. По моему глубокому убеждению – именно эта политика уже тогда, в восемьдесят втором, чуть не привела к ядерной войне. Атака японского императорского флота на Панаму и Гавайи, новый виток дестабилизации в южной части Атлантического океана, закончившийся прямыми столкновениями британского флота и Флота открытого моря Священной Римской Империи, открытая дестабилизация и мятеж Польши. Именно измена фолсомовской Америки сделала подобные геополитические движения возможными. Япония никогда не осмелилась бы напасть на Гавайи и Панаму – если бы знала о действующих договоренностях России и САСШ и возможности ответного удара с российской территории по Токио. Британия – никогда не осмелилась бы провоцировать польский вооруженный мятеж и вступать в схватку со Священной Римской Империей – если бы доподлинно не знала, что САСШ будут на ее стороне. Более того – я не могу о том утверждать, но возможно, что был готов и план возвращения САСШ в Индокитай с одновременным ударом Русской армии по территории континентальной Японии. Все это было сорвано не дешевым голливудским актером, вскочившим в президентское кресло, как ковбой в седло, – а именно действиями «Команды Б», поставлявшей североамериканскому правительству совершенно безумную, параноидальную информацию о русской угрозе. И людьми, к ней присоединившимися.

Я тоже в каком-то смысле – «команда Б» в единственном числе. У меня нет ни помощников, ни технического персонала – только компьютер, доступ к базам данных и голова. И единственная моя задача – попытаться хотя бы приблизительно очертить контуры мирового заговора, к выводам о существовании которого я пришел во время своего лежания на больничной койке. Знаете – если остановиться и просто подумать – иногда это сильно помогает.

Николай приехал через несколько дней – как только смог вырваться. Он мало кому доверял, стал намного жестче, чем раньше. Его кортеж включал в себя несколько машин и бронетранспортер – дожили до того, что приходится принимать и такие меры безопасности. Услышав шум машин, я вышел на балкон второго этажа – машина Николая стояла у самого подъезда, как раз под моими ногами – мы стояли на балюстраде[6], я и несколько снайперов Собственного Конвоя. Второй машине места под балюстрадой, со всех сторон завешенной белым полотном, не хватило – и я увидел, как из второй машины высаживается Путилов. Значит – по-прежнему в обойме. Не Цакая, конечно, – но резать вполне в состоянии[7].