— Да, мама, — Эрик застенчиво посмотрел на Ринсвинда и пояснил: — Это моя мама.

— У нее хорошие легкие, — признал волшебник.

— Ну так я… пойду? — спросил Эрик. — Тебе, разумеется, придется остаться здесь.

Тут до него дошло, что он несколько выбился из роли. Мальчик снова взмахнул мечом и возвестил:

— Изыди! Приказываю тебе не покидать эту комнату!

— Хорошо. Конечно, — отозвался Ринсвинд, разглядывая окна.

— Обещаешь? А иначе я отошлю тебя обратно в Бездну.

— О, этого я совсем не хочу, — мигом отреагировал Ринсвинд. — Беги завтракай. И обо мне не беспокойся.

— Я оставлю тут свой меч, И прочие принадлежности…— предупредил Эрик, снимая с себя большую часть своего облачения и являясь миру в образе худощавого темноволосого мальчишки, чье лицо должно было стать гораздо приятнее, когда с него сойдут прыщи. — Если ты посмеешь прикоснуться к ним, с тобой произойдут разные ужасные вещи.

— Даже не подумаю, — заверил его Ринсвинд.

Оставшись один, он подошел к кафедре и посмотрел на книгу. Заголовок, набранный внушительно мерцающими алыми буквами, гласил: «Маллификарум Сумпта Дьяболиките Оккуларис Сингуларум» — «Книга Абсолютной Власти».[5]

Ринсвинд знал о ней. В университетской библиотеке хранился один ее экземпляр, хотя волшебники никогда им не пользовались.

На первый взгляд подобное невнимание к столь могущественному труду могло показаться странным, ведь если и есть на свете то, ради чего волшебник готов продать родную бабушку, так это власть. Однако все вполне объяснимо. Любой волшебник, достаточно смышленый, чтобы выжить в течение хотя бы пяти минут, понимает: если в демонологии и есть какая-то власть, то принадлежит она демонам. И пытаться использовать демонологию в собственных целях — это все равно что пробовать пристукнуть мышь гремучей змеей.

Демонологов даже волшебники считали по меньшей мере странными. Обычный демонолог — это неприметный, бледный человечек с вялыми, влажными лапками, занимающийся в темных помещениях всякими сложными для понимания вещами. Ни один уважающий себя волшебник не станет связываться с демоническими областями, обитатели которых слыли самым большим собранием пустозвонов, какое только можно найти за пределами колокольни.

Ринсвинд на всякий случаи внимательно изучил скелет, но тот, похоже, не собирался вносить свой вклад в ситуацию.

— Он принадлежал его, какеготам, дедушке, — раздался надтреснутый голос за спиной Ринсвинда.

— Несколько необычное наследие, — заметил Ринсвинд.

— О, не в прямом смысле. Дед купил его в какой-то лавке. Это один из этих, какихтам, двигающихся, в общем.

— Сейчас он не больно-то двигается, — попытался пошутить Ринсвинд, но внезапно стал очень тихим и задумчивым и, не поворачивая головы, спросил:— Э-э, а с кем, собственно, я разговариваю?

— Я какеготам. На кончике языка вертится. Начинается на «П».

Ринсвинд медленно повернулся.

— Попугай? — догадался он.

— Точно.

Ринсвинд уставился на сидящее на жердочке существо. У птицы был всего один глаз, который сверкал как рубин. Ее щуплое тельце было обтянуто розовато-лиловой кожей, утыканной огрызками перьев, так что в целом существо походило на готовую к обжарке щетку для волос. Оно поерзало на своей жердочке, ревматически похрустывая суставами, а потом, потеряв равновесие, медленно перевернулось и повисло вниз головой.

— А я думал, ты чучело, — сказал Ринсвинд.

— На себя посмотри, волшебник.

Ринсвинд, не обращая на попугая внимания, подкрался к окну. Оно было маленьким, но выходило на пологую крышу. А там, за окном, была настоящая жизнь, настоящее небо, настоящие здания. Он потянулся, чтобы открыть ставни…

По руке, потрескивая, пробежал разряд и зарылся в его мозжечок.

Ринсвинд уселся на пол, посасывая обожженные пальцы.

— А он предупреждал, — проскрипел попугай, раскачиваясь вниз головой. — Но ты не какеготам. Ха-ха, надо признать, он держит тебя за какихтам.

— Но это заклинание должно действовать только на демонов!

— О-о, — отозвался попугай. Он наконец набрал достаточный размах и снова утвердился на своей жердочке, помогая себе облезлыми остатками того, что некогда было крыльями, — Это как посмотреть. Если ты входишь в дверь, на которой написано: «Какихтам», то и обращаются с тобой как с какеготам. В смысле, как с демоном. Ты подпадаешь под все правила и какихтам. Не повезло тебе…

— Но ты-то знаешь, что я простой волшебник!

Попугай визгливо хихикнул.

— О, я их повидал, приятель. Настоящих какихтам. Здесь такие какихтам побывали — ты бы своей овсянкой поперхнулся. Огромные, чешуйчатые, свирепые какихтам. На то, чтобы отмыть стены от сажи, уходили недели, — одобрительно добавил он. — Разумеется, это было во времена его дедушки. У малыша ничего не получалось. До сегодняшнего дня. А вообще, смышленый парнишка. Это все его, какихтам, родители. Деньги в семье недавно, понимаешь? Виноторговля. Избаловали пацана, позволяли ему играть со старым барахлом как его там, «О, он такой умничка мальчик, вечно сидит, уткнувшись носом в книжку», — передразнил попугай. — Если хочешь знать, они никогда не давали ему того, в чем по-настоящему нуждается чувствительный растущий какеготам.

— Ты имеешь в виду любовь и наставления? — спросил Ринсвинд.

— Вообще-то, я говорил о хорошей, какеготам, порке, — ответил попугай.

Ринсвинд схватился за ноющую голову. Если все демоны проходят через такое, не удивительно, что у них всегда плохое настроение.

— Попка хочет печенья…— рассеянно проговорил попугай (примерно таким же тоном человек произнес бы: «Э-э» или «Как я уже упоминал») и продолжил: — Его дед был страшно увлечен этими штуками. Ими и своими голубями.

— Голубями, — уныло повторил Ринсвинд.

— Не то чтобы у него особенно хорошо получалось. В основном это были попытки и какихтам.

— Мне показалось, ты говорил о больших, чешуйчатых…

— О да. Но он-то не к этому стремился. Он пытался вызвать суккубу. — Теоретически клюв не может ухмыляться, но попугаю каким-то образом удалось растянуть его в улыбке. — Суккуба — это такая женщина-демон, которая приходит по ночам и совершает всякие безумные, страстные каких…

— Я слышал о суккубах, — перебил Ринсвинд. — Чертовски опасные твари. Попугай склонил голову набок.

— Но у него ничего не вышло. Единственное, что он заполучил, так это невралгию.