Так вот, мне причудилось, что Сокс, даже не понимая происходящего, совершенно подсознательно (это мы с Шурой как-то проходили...) не может простить Хиллари и Биллу, что они его КАСТРИРОВАЛИ.

Вполне вероятно, что я себе это нафантазировал, но клянусь чем угодно — чтоб мне век Шурика не видеть!!! — дело было именно в ЭТОМ.

Сокс, не познавший счастья ЖЕЛАНИЯ Кошки и возможности «слиться с ней в едином экстазе», как говаривал мой Плоткин, где-то затылочными долями мозга ощущал, что Билли и Хиллари лишили его чего-то ЧРЕЗВЫЧАЙНО ВАЖНОГО И ПРЕКРАСНОГО, чего не может заменить ни один Кремль, ни один Белый дом со всеми их президентскими примочками!

Никакой огромный штат секретарей, охранников, врачей и обилие отборнейшей жратвы, ни одна газетная фотография, ни одна журнальная статья не дадут потрясающего ощущения нормального полновесного совокупления с какой-нибудь Кошкой-симпатягой, тоже понимающей толк в ЭТОМ ДЕЛЕ...

И наверняка Сокc это ощущал. Он просто не понимал, что его так угнетает и восстанавливает против бедных Клинтонов, но состояние собственной неполноценности, ручаюсь, он явно осознавал! Просто не знал, отчего это с ним происходит.

Господи! Как бы мне хотелось ему помочь...

* * *

Но это все пришло мне в голову гораздо позже. Примерно спустя сутки. А сейчас...

А сейчас я стоял на трех лапах перед самим Президентом Соединенных Штатов Америки Биллом Клинтоном и, не скрою, был почтительно взволнован.

И если кто-нибудь упрекнет меня в излишнем расшаркивании, я попрошу найти хотя бы одного американского Кота, который не разнервничался бы от встречи даже с Нашим Президентом. А уж чего только не болтают про Нашего!..

Не знаю, что бы сказал Наш американскому Коту, а этот Президент присел передо мной на корточки и чуть ли не насильно усадил меня на простенький лазаретный тюфячок с противоблошным излучением, встроенным кардиографом, регистратором температуры, пульса, фиксирующим каждое Котово-Кошачье недомогание, и пропитанный десятком целебных растворов, способных вытянуть любого полудохлого Кота чуть ли не с того света.

Такого тюфячка даже в пилипенковском отеле пятизвездочной стоимости не было! А уж этот подонок напер к себе в Петербург оборудование со всего мира! Причем милиционер Митя мне говорил, что все это он получал на халяву!.. За счет какого-то «Международного общества защиты животных», где Пилипенко сейчас отирается и шустрит изо всех сил...

Так вот, значит, усаживает меня Клинтон на этот тюфяк собственными руками (это несмотря-то на врожденную аллергию!..) и говорит:

— А ты, Кыся, сиди, лежи, поправляйся. Судя по твоим боевым шрамам и разорванному уху и по тому, как отважно ты вел себя, бросившись на помощь к нашему дорогому Соксу, — ты Кот боевой и...

— Папа! Ты не можешь попроще? — прерывает его Челси. — Ты же не в конгрессе и не на встрече Большой Семерки...

— О’кей, малыш!.. — смеется Клинтон. — Просто я посчитал, что раз это русский Кот, как мне подсказал Ларри, то первая наша встреча должна носить оттенок некой «дипломатичности». А подобные встречи регламентированы определенным характером и не менее определенной лексикой.

Теперь Клинтона прервала Хиллари.

— Кот — есть Кот! — сказала она. — И важно, что представляет собой этот Кот. А русский он или американский, или итальянский — не имеет ровно никакого значения...

— Слушайте! Какого черта вы на меня навалились?! — весело возмутился Клинтон. — Я зашел сюда с единственной целью — пожать лапу этому русскому мужественному Коту, а вы...

— Так сделай же это!.. — чуть ли не хором простонали Челси и Хиллари.

— Кыся! Лапу!.. — сказал Билл Клинтон и шутливо протянул мне свою ладонь.

Я с удовольствием вложил свою переднюю правую лапу в его протянутую руку.

Клинтон беспомощно и растерянно посмотрел на Челси и Ларри Брауна:

— О Боже... Он что, понимает все, что я говорю?!

— Полагаю, что да, мистер Президент, — уверенно сказал Ларри.

А Челси подмигнула мне и спросила меня по-шелдрейсовски:

— Ларри прав?

— Естественно! — ответил я ей и приветственно вильнул хвостом.

— Тогда у меня будет с тобой отдельный разговор...

— Нет проблем, — заверил я ее.

Челси радостно рассмеялась и погладила меня. Впервые в жизни я вдруг почувствовал, что мне это приятно! До этого момента я никаких таких поглаживаний не переносил, да и, честно говоря, никому из посторонних не позволял этого делать. Разве что только Шуре, Водиле, Фридриху, Тане Кох и вот теперь — Тимурчику... А тут — ну надо же, как мы все-таки меняемся с возрастом!..

Одновременно с этими мыслями я отчетливо увидел, что Сокc чуть на говно не изошел от ревности и зависти. Он буквально подлез под руки Челси, и той ничего не оставалось делать, как погладить и Сокса. Правда, сделала это она с открытой душой и распахнутым для любви сердцем.

Сокс это почувствовал и, слава Богу, перестал на меня дуться. Мне еще не хватает наживать здесь себе врагов!.. Да еще к тому же в лице (нельзя же сказать — «в морде»!..) всесильного Сокса.

Для кого-то там Белый дом — это ВЕРШИНА, куда вскарабкиваются по неимоверно тяжелой и крутой лестнице. У меня же все наоборот. Для меня Белый дом случайно оказался всего лишь первой ступенькой... Второй должен был бы быть — конгресс, третьей — тот самый конгрессмен, приятель фон Тифенбаха, а уже от конгрессмена я должен буду все узнать о местопребывании моего Шуры Плоткина. Ибо Шура и есть для меня ВЕРШИНА этой лестницы...

* * *

Вечером был консилиум. На помощь к нашему президентскому ветеринару был приглашен какой-то жутко крутой специалист по Котам и Кошкам из Джорджтаунского университета — профессор Эмилио Розенблат-Хуарец, который как заведенный болтал и по-шелдрейсовски, и по-Животному. Его единственным недостатком было то, что он ни на секунду не закрывал рот и никому не давал сказать ни единого слова. А так — вполне приличный мужичонка.

Кстати, в какой-то степени ученик самого Ричарда Шелдрейса! Специально летал на целый год в Англию — слушать курс лекций доктора Шелдрейса, где и наблатыкался чирикать по-Нашему. Для постоянной языковой практики держит в собственном доме двух Котов и двух Кошек.

А недавно отдыхал с женой в Ки-Уэсте — это самый последний маленький островок в самой-самой южной оконечности Флоридской островной гряды. Куба — рукой подать! Каких-то вшивых девяносто миль...

И на этом островке Ки-Уэсте есть дом такого американского писателя Эрнеста Хемингуэя. Как сейчас помню, Шура его безумно любил!.. И в этом доме по сей день по завещанию Хемингуэя живут больше ста Котов и Кошек, за которыми ухаживают одна старая тетка и два ее сына.

Так, по словам профессора, когда он туда пришел, он чуть ли не до ночи не мог оттуда вырваться! Так эти Коты замучили его своей болтовней и сплетнями!..