потому что Коля уже не мог. Ну да, в субботу. Ну а в воскресенье нормально все. Только, конечно, голова. Ну, конечно, освежиться пошел, к ларьку. Юра уже там был. Видимо, о ночи. Мы сперва с ним по большой взяли, а потом уже по большой. Потом взяли по большой, тут Юра и говорит:

— Давай еще по большой, что ли?

Стоим так, разговариваем.

И тут как раз из-за угла Коля выгребает.

Юра говорит:

— Пришел, Коль? Давай полечись. С утра-то после вечера.

А Коля стоит, не отвечает ничего и так задумчиво на нас с Юрой смотрит. Мне его вид сразу не понравился — больно задумчивый был.

Ну, пьем помаленьку с Юрой, и Юра говорит:

— Ну, чего делать будем?

Я говорю:

— А чего ты будешь делать? У меня вон двадцать семь копеек.

Тут Коля и начал

— А давай, — говорит, — мужики, сходим куда.

Я говорю:

— Куда сходим, Коль? Я ж говорю: у меня двадцать семь копеек. А у Юры вообще ничего.

А Коля и говорит голосом таким нездоровым:

— Нет, — говорит, — я не про это. Давайте, — говорит, — для интереса куда сходим.

Юра говорит:

— В общежитие, что ли? Так как ты пойдешь? У него вон двадцать семь копеек, а я вообще пустой, а если у тебя есть, так чего ты выламываешься? Доставай, сейчас возьмем и к этим сходим, ну в общежитие.

А Коля глаза в небо уставил и говорит:

— Вы, — говорит;—мужики, не поняли. Я не то предлагаю, а я предлагаю сходить в какое место

Я говорю:

— Ты чего, Коль, тупой? У нас двадцать семь копеек! Вон, гляди, двугривенный, пятак и по одной — вот одна, вот две. Куда сходить-то?

А он так это сплюнул и говорит:

— Хотя бы, — говорит, — в музей.

Юра как стоял, так кружку и выронил. Я говорю:

— Повтори, Коль, чего сказал?

А Коля так чуток отодвинулся и говорит:

— В музей — это я так, для примера. Лучше, — говорит, — в филармонию.

Тут уже я кружку разбил.

А Коля стоит как памятник «Гибель «Варяга» и говорит:

— Я, — говорит, — сегодня, мужики, рано проснулся и телевизор включил. И там, — говорит, — как раз один выступал профессор. И он сказал, что если только пить и ничего больше, так и будешь только пить и ничего больше вообще. А надо, он сказал, так жить, чтоб в библиотеку ходить, чтоб сокровища культуры, и также регулярно в филармонию.

Юра мне говорит:

— Ты чего ему вчера наливал? — И ему говорит: — Коль, ты чего, первый раз профессора по телевизору видал? Мало ли по телевизору кто чего скажет? Так всех и слушать, а Коль?

И мне говорит:

— Я понял. Я понял, Мишань, чего он по телевизору смотрел. Он передачу смотрел, где от этого дела гипнозом лечат. Я ее сам видел. Там точно, профессор выходит и говорит: «Водка — гадость! Я с водкой рву! Все рвем! Рвать!» И они там все рвут и отучаются. Коль, ты эту смотрел передачу, да?

А Коля говорит:

— Я на твои подначки не отвечаю. Я, — говорит, — без балды вас приглашаю. Я с утра в кассу сходил и на дневной концерт три билета взял. Как раз, — говорит, — у меня последняя была пятерка.

— Видал, Юр? — говорю. — Я ж помню, у него со вчера еще должна быть пятерка. Вон он на что ее пустил.

А Коля говорит:

— Идете, нет?

Стоит, подбородок задрал — как в кино разведчик, которого в тыл врага засылают. Только вместо парашюта — фонарь под глазом. Ему этот фонарь его брат поставил, который из деревни приезжал погостить. Потому что они с Колей поспорили, кто за меньше глотков бутылку портвейна выпьет. И Коля выпил за один. И думал, что выиграл. А брат его вообще без глотков — влил бутылку в себя, и все. А Коля сказал: «Без глотков не считается». А брат сказал: «Нет, гад, считается», — и навесил Коле фонарь. А Коля ему нос подправил. А потом они помирились, и мы это дело отметили, что помирились они.

Юра говорит:

— Видал? Во, гады, гипноз дают, а?

Я говорю:

— Его одного сегодня бросать нельзя — видишь, он поврежденный.

Ну, пошли — Колька впереди, мы сзади с Юрой.

Юра говорит:

— Хочешь, Коль, мы тебе мороженого купим? На все двадцать семь копеек. Хочешь крем-брюле, Бетховен?

А Коля только поглядел на нас, будто он правда Бетховен, а мы с Юрой два ведра мусорных.

Ладно, подходим к этой филармонии. У входа толпа, как у нас в торговом центре под праздник. Ну, показались мы там, и по глазам ихним было сразу видно: нас они там не ожидали.

Коля так это небрежно свой фонарь ладонью прикрыл — вроде бы у него там чешется. А Юра, гляжу, как-то загрустил, как-то пропало настроение у него.

Говорит:

— Лучше бы в общагу сходили, там тоже музыка!

— Не бэ, — говорю. — Прорвемся!

Он говорит:

— Глянь-ка, у меня везде застегнуто?

Я говорю:

— Вроде везде. А у меня?

Он говорит:

— У тебя на рукаве пятно жирное.

Я говорю:

— Это у меня с пирожка. Вчера на вокзале. Я ж не знал, что у меня сегодня филармония.

И ладонью пятно закрыл, чтоб не видно было. Тут Коля и говорит таким гадким голосом:

— Идемте, товарищи, а то можем опоздать.

Ну, на «товарищей» мы ничего ему не сказали, встали плечом к плечу, как на картине «Три богатыря», только без лошадей, и пошли. Ну, Коля одной рукой глаз защищает, второй билеты сует.

Старушка долго на нас глядела — тоже, видать, не ждала. Но ничего не сказала, прошли мы внутрь.

А там — свет, колонны, паркет фигурный. Культурное место! Ну а мы так и стоим плечо к плечу возле стеночки. А эти все мимо нас парами гуляют Один на меня поглядел, чего-то своей бабе сказал, та тоже поглядела, и засмеялись оба. Я думаю: «Ты бы у нас во дворе на меня засмеялся!..»

Тут к нам еще одна старушка:

— Не желаете. — говорит, — молодые люди, программку?

Ну, Коля глаз рукой еще плотнее прикрыл и отвернулся — мол, не нужна ему никакая программка, он, мол, и так тут все знает. Бетховен.

А Юра мне на ухо говорит:

— Это чего за программка? Навроде меню, что ли? Мишань, спроси ее, чего у них тут на горячее?

Он когда на нерве, из него всегда юмор прет.

Ну, купил я эту программку за десять копеек, но поглядеть не успел — звонок дали.