– Но и само убийство, – закончил Орлов, – представляет несомненный интерес. Я что-то такого не припомню, как раз для вас загадочка. Так что удачи, сыщики!

…Труп Алексея Борисовича обнаружила уборщица ранним утром тринадцатого сентября, в понедельник. Женщина мыла полы коридора второго этажа и вдруг услышала странное слитное гудение из кабинета Давиденко. Дверь кабинета, против обыкновения, не была заперта.

Заглянув в кабинет, уборщица чуть не свалилась в обморок. Было от чего! С головы мертвеца, пришпиленного, словно бабочка, к дубовой панели стенной обшивки, взвился рой мух, отблескивающих сине-зелеными брюшками. А уж запах… Следственная бригада районщиков, подъехавшая по вызову, прихватила с собой медэксперта, он вчерне определил время смерти: не менее пятидесяти часов. Начало сентября выдалось теплым, так что, хоть окно в кабинете оставалось открытым все время, прошедшее с момента убийства, дыхание перехватывало от сладковатой трупной вони.

То, что Алексея Борисовича Давиденко убили, сомнений не вызывало. Не может человек сам загнать себе в правую глазницу кусок стали двадцатисантиметровой длины, да так, чтобы наконечник, заостренный под конус, пробил затылочную кость и глубоко вошел в полированную дубовую панель! Зрелище было не для слабонервных – даже ко всему привычных ментов из райотдела пробрало до печенок. Алексей Давиденко был личностью довольно известной, не каким-нибудь бомжем подзаборным, чья жизнь и смерть никого не интересует. В районе его знали, знали и о том, чей он зять. И старший следственной группы, опытный немолодой капитан, мгновенно сориентировался: не наша это компетенция. Надо оповещать начальство, бить во все колокола и по возможности спихивать это дело наверх. Пусть им МУР занимается или ГУ уголовного розыска. Сыскари уровнем повыше нас.

Угадал ведь капитан, попал в десятку! Все закрутилось с ошеломляющей быстротой: уже через два часа генерал Орлов выслушивал краткие и недвусмысленные распоряжения министра, еще через полтора Петр Николаевич сам вызвал двоих своих преторианцев, Гурова и Крячко, чтобы поставить им задачу.

Прошло чуть больше суток с того момента, как Лев и Станислав покинули генеральский кабинет. Строить какие бы то ни было версии произошедшего – преждевременно. Нужны факты, требуются хоть какие-то зацепки… Словом, волка ноги кормят, как любил выражаться Лев Иванович. Время аналитической работы наступит позже.

«Несколько удивляет один момент, – думал Гуров, забираясь на переднее сиденье крячковского „Мерседеса“, над которым за преклонный возраст и непрезентабельную внешность потешалось втихаря все управление, – ведь супруга, ныне вдова, Екатерина Федоровна Давиденко пребывала в столице. Муж не возвращается вечером в пятницу с работы домой, не звонит, ни о чем не предупреждает… А затем двое суток о нем ни слуху ни духу. Обычно в такой ситуации любящая жена бежит в милицию! Могла бы к папе броситься: пропал, дескать, твой зятек! Так ничего похожего. Или у них было так принято? Личная независимость, суверенность частной жизни и все прочее? Конечно, в каждой избушке – свои погремушки… и все же странно! Ладно я, с моей профессией и по месяцу можно дома не появляться, Маша уже привыкла, да и предупреждал я ее перед свадьбой, за кого замуж собирается. Кстати, она, по крайней мере, знает, где меня носит, когда я домой не прихожу. Но Давиденко вроде бы педагог. Мирная, спокойная работа… Если на первый взгляд!»

Крячковский «Мерседес», который лишь внешне, к тому же только для дилетанта, ничего не понимающего в автомобилях, представлялся дряхлой развалиной, резво взял с места и покатил к Садовому кольцу.

Станислав не жалел ни времени, ни денег, когда дело касалось любимой машины, Крячко относился к своему престарелому «мерсику» приблизительно так, как Д’Артаньян к своему боевому коню. Постоянно что-то чинил, переделывал, усовершенствовал, только что спать с ним в обнимку не ложился. В результате под неказистой внешностью скрывались два ведущие моста на полужесткой «спортивной» подвеске, усиленная коробка передач и форсированный мотор с турбонаддувом. Словом, конструкторам из «Даймлер-Крайслер» и «Мазды» только и оставалось, что удавиться от зависти.

Крячко остановил машину на углу Садового кольца и Большого Харитоньевского переулка, отсюда Гуров пошел пешком в сторону Кремля, любуясь этим прекрасным старинным районом столицы, который еще не успели загадить рекламы и вездесущих коммерческие ларьки, расплодившиеся бледными поганками по всей Москве.

Вот и Чистопрудный бульвар, теперь налево, к Архангельскому переулку, туда, где вздымается в ярко-синее сентябрьское небо охряная игла Меншиковой башни, церкви архангела Гавриила.

«Бог мой, – подумал Лев, – до чего же красивые места сохранились еще в Москве, так вот стоял бы и глядел часами… Но какими же, однако, деньжищами ворочает этот фонд „Инициатива“, патронировавший Давиденко, чтобы арендовать помещение под головной офис „Палестры“ в таком районе!.. Заметим, кстати, что один из директоров-соучредителей фонда – Федор Андреевич, бизнесмен, политик и тесть покойного. Престиж, конечно… И политические дивиденды».

Вот он, нужный ему двухэтажный флигелек, спрятавшийся от сутолоки и суетливого мельтешения московской толпы в глубине тихого, по-старинному респектабельного и чинного Потаповского переулка. Фасад украшен декоративными лепными венками, розетками, маскаронами, летящими голубями. А сзади к флигелю примыкает большой и очень уютный двор, огражденный литой чугунной решеткой. Двор такой зеленый, тенистый, аккуратный, что хочется назвать его садом.

Под ногами полковника Гурова тихо похрустывал гравий дорожки, окаймленной китайским можжевельником и фигурно постриженной туей. В темной зелени хвои виднелись нежные розово-лиловые цикламены с серебристым узором на листьях. Была пора их цветения, и аромат стоял такой, что любой парфюмер от восторга с ума бы съехал.

О! Кабинет просто сразу же поражал воображение своим размером и убранством. Темно-коричневый, отлично натертый дубовый паркет. Высокий потолок со старинной лепниной, которую тщательно подновили и отреставрировали: не то нимфы, убегающие от сатиров, не то какие другие мифологические персонажи… В центре потолка закреплена небольшая люстра, похоже, из полированной бронзы. Стильно, чего уж там.

Громадный, точно поле аэродрома, письменный стол, выполненный на заказ в стиле ретро, русский барочный модерн начала ХХ века. Отделан опять же полированной бронзой и чем-то напоминает саркофаг. Над столом – портрет угрюмого седовласого мужчины в наглухо застегнутом сюртуке. По стенам, обшитым деревянными панелями, – книжные шкафы, в недрах которых золотятся корешки книг. Широкие стрельчатые окна с огромными фрамугами затенены с двух сторон шелковыми портьерами. И единственная дань времени – задвинутый в угловую нишу компьютерный столик с мощным «Пентиумом» и отличной периферией. По экрану монитора бесшумно снуют взад-вперед золотые рыбки.

Впечатляет. Сразу ясно: хозяин такого кабинета – человек серьезный. Был.

– И кто же это такой? – спросил Гуров у сопровождавшего его, немолодого уже мужчины, указывая на портрет. – Судя по тому, что я успел узнать о специфике вашего учебного заведения, здесь скорее был бы уместен портрет Антона Семеновича Макаренко.