— Подожди, — предлагает Федор, — я тебе свою отдам.

Жду. Едва получив ложку, быстро расправляюсь с разваренной пшеницей. Соли мало, зато попадаются кусочки сала, где они его добыли, не спрашиваю. Наевшись, иду мыть посуду к ручью. Получив назад чистую ложку, Федор одобрительно кивает и начинает свой рассказ.

До войны их полк стоял в Селище. После начала войны полк пешим маршем выступил в направлении Барановичей. В поход вышли с указками и досками для занятий, но почти без патронов, без мин, без снарядов. 24 июня около 16 часов главные силы их дивизии, частично уже прошедшие Слоним, попали под фланговый удар немецких танков. В бою дивизия понесла большие потери и начала отступление на восток. Потрепанная дивизия, в том числе и их стрелковый полк, пыталась организовать оборону на рубеже реки Щара, но без боеприпасов удержаться не смогла. Немцы пошли дальше на Минск, а остатки дивизии рассеялись в окрестных лесах. Поначалу в их группе было больше сотни командиров и красноармейцев. Но за полтора дня она растаяла, как поздний снег под майским солнцем. Первыми начали исчезать призывники из западных областей, потом пропали капитан, младший политрук и два лейтенанта с двумя десятками красноармейцев, и пошло-поехало. Народ разбрелся кто куда, в основном в поисках продовольствия.

Вокруг старослужащего Федора собрались земляки-новобранцы. Все они были из одного района Псковской области, или, как ее называли сейчас, Псковского округа. Подвижность группы сковывал раненый, хоть и легко зацепило парня, а долго идти он не мог. Зерно и сало добыли в одной из деревень, хозяин не посмел отказать группе вооруженных людей. Но взяли по-божески, солдатский сидор пшеницы и добрый шмат сала. Теперь ждут, пока восстановится раненый земляк, и думают, куда податься дальше. Заполучив источник информации с высшим образованием, Федор намеревается использовать его по полной программе.

— Как ты думаешь, инженер, наши победят, или немец верх возьмет?

— Думаю, наши.

— Ага, — тянет Федор. — А скоро?

— Думаю, что нет. Прошлую войну тоже хотели за полгода закончить, а она четыре года тянулась. Эта будет не меньше.

— Четыре года?!

Я и сам только начал осознавать всю серьезность этой цифры.

— Ладно, садитесь ближе, — обращаюсь к остальным, — я хоть и не цыганка, а судьбу дальнейшую вам нагадаю, точнее, несколько судеб. А по какой дорожке идти, вы уже сами выберете.

— Ну, давай гадай, — соглашается Федор.

Народ подтягивается ближе, даже раненый проявляет интерес.

— Первая дорога ведет на восток, к нашим. Только голову на ней сложить легче легкого. Пока здесь сплошного фронта нет, пройти до Днепра не проблема. Но там вас снова в строй и на передовую, а у пехотинца дожить до конца войны шанс невелик, а точнее, считайте, что нет его.

Народ погружается в раздумья.

— Вторая дорожка ведет на запад, в немецкий плен. А плен для вас это смерть. От холода, от голода, от петли, от немецкой пули.

— Выходит, и там смерть, и там смерть. Так в чем же разница? — вклинивается один из красноармейцев.

— Разница в том, что на востоке смерть почетная, в бою, а на западе позорная, конечно, если сам сдался. На войне всякое бывает, только если доведется в плен попасть — сразу бегите. Пока силы есть — бегите. Иначе в лагере вас немцы все равно уморят.

— Да нешто они такие звери? — удивляется один из лопоухих. — Мамка рассказывала, что люди как люди. В восемнадцатом году у нас были, и ничего.

— Так это у вас другие немцы были.

— Какие другие? — удивляется лопоухий.

— У вас тогда были Вильгельмовы немцы, а сейчас к нам лезут Адольфовы. За двадцать лет многое поменяться успело. Вот их нынешняя политика. Немцам — гут, евреям — капут, русским тоже, а украинцам позже. Что такое гут и капут, переводить надо?

Молчат, немудреный стишок, ухвативший всю суть немецкой политики на оккупированных территориях, они приняли на веру без всяких сомнений.

— А еще дороги у нас есть? — спрашивает Федор.

— Есть, как не быть. Третья ведет вас на север. Только сейчас она закрыта, на ней бои идут, и немцев много, не пройти. Но через месяц-полтора она откроется. А в родных краях у вас тоже два пути. Один в полицаи…

— Куда?

— В полицаи, немецкой власти прислуживать. Партизан ловить, односельчан своих грабить, немцам зад лизать.

— Тьфу, — плюется Федор.

— Не нравится? А некоторые пойдут, еще и с радостью. Только на этой дороге все равно смерть, наши придут — повесят. Но есть другая дорога — в партизаны. В землянке жить, мерзнуть, голодать, от немцев с полицаями бегать.

— А дома остаться можно? — опять влазит лопоухий.

— Можно, на некоторое время можно. Только потом все равно выбирать придется. Придут к тебе в дом полицаи и предложат: или к ним пойти, или к стенке встать.

— За что к стенке-то? — удивляется второй лопоухий.

— За службу в Красной армии.

Притихли, переваривают информацию.

— Четвертая дорога…

— На юг ведет, — перебивает Федор.

— Никуда не ведет. Нечего вам на юге делать, там вы чужие, впрочем, и здесь тоже. В партизаны или полицаи можно и здесь пойти. Лучше в партизаны, только чуть дальше на восток, за линию старой границы. Места там глухие, немцы сильно соваться не станут, а как достанут они народ по-настоящему, он в эти леса валом попрет. Только случится это не раньше чем через полгода. А как вы эти полгода продержитесь, я не знаю. Долго грабить хутора вам не позволят, да так и в банду превратиться недолго. Зато в партизанах шансов выжить больше, по крайней мере, в атаку на немецкие пулеметы ходить не придется. А наши придут — ты с немцами воевал, а не на печи сидел. Правда, потом тебя обратно в пехоту заберут, но до конца войны времени меньше останется, а шансов выжить — больше.

— По-твоему выходит — везде плохо будет. А хорошая дорога у тебя есть, инженер?

— Нет, — отвечаю, — и у меня нет, и у вас нет. Это война. На войне хороших дорог не бывает, все плохие, разве что в тылу сидеть и на продовольственном складе подъедаться, но вам это не грозит, и мне тоже.

— И что же ты нам посоветуешь?

Федор серьезен и напряжен, остальные притихли, ждут ответа.

— Ничего. У вас свои головы на плечах, ими и решайте.

После паузы слово берет Федор.

— Странный ты какой-то. Начальство, оно обычно все за тебя решить норовит, все посылает куда-то, а само не идет. А ты — сами решайте. Но за гадание твое — спасибо, прояснил кое-что. Ладно, земляки, давайте спать, утром еще помаракуем. Степан, ты первым на посту стоишь, дальше Ваня, Егор, Петр. Я — последним.

Оказывается, у них и караульная служба налажена, не ожидал. И обращаются друг к другу по именам. Городские бы кличек понавешали, на них бы и реагировали, а эти деревенские — по именам, хотя в родной деревне у каждого свое прозвище есть. С этими мыслями я засыпаю, и первую за все время здесь ночь сплю спокойно.