Тетеркин. — А эти куда? В какую контору?

— Не в контору, Амос Макарович, а в Сибирь, на Дальний Восток, на новостройки пятилетки. — И, помолчав, добавил: — А вслед за ними разрешите отчалить и мне.

Корень жизни

Одетый в парадный мундир, при всех орденах и медалях, старшина милиции Степан Гайкин вошел в кабинет и весело спросил у сержанта милиции Грицко:

— Ну, как у нас делишки?

— В полном порядочке, товарищ старшина, — ответил Грицко. — В десятом отделении милиции, можно сказать, полный штиль. Все улицы и тротуары подметены, подчищены и дождиком опрысканы. Везде все чинно и солидно, нарушений никаких не видно.

— А что это значит с милиционерской точки зрения?

— Это значит, что все граждане у нас строго соблюдают правила социалистического общежития.

— Правильно, товарищ Грицко! Верно! Это не что иное, как… — старшина Гайкин повертел рукой в воздухе, пытаясь найти подходящее выражение. — Ну, словом, ростки нового, о которых недавно говорил докладчик. А раз так, то и пиши об этом в рапорте о сдаче дежурства. Так и пиши: в десятом отделении милиции за истекшие сутки никаких происшествий не случилось, что является свидетельством…

В этот час дверь тихо скрипнула и через порог комнаты переступила седая старушка. По ее морщинистым щекам дробинами катились слезы.

Сержант Грицко вопросительно посмотрел на старшину, старшина — на сержанта, и застыли в оцепенении. «Неужто происшествие?»

— Прошу присесть, мамаша. Что у вас случилось? — прервал тягостное молчание старшина.

— Несчастье, голубчик, несчастье, — утирая синей батистовой косынкой красные от слез глаза, прошамкала старушка. — Пропажа у меня, сынок, пропажа. Пропал с раннего утра!

— Не понимаю… У вас, мамаша, что пропало — внучка или внук?

— Нет, голубчик, нет. Внуки давно разлетелись кто куда. Кто на север, кто на юг. И осталась я со старым. Он-то и пропал где-то.

— Пропал старик, то есть ваш супруг? — уточнил старшина, и правый ус его начал приподниматься, что означало явное удивление.

— Пропал, голубчик мой, пропал. Утром еще рано-ранехонько пошел за корнем жизни в ближайшую аптеку, сказал, что вернется через час, и словно в воду канул дед. Уж не попал ли под машину? Хилый он у меня. На каплях да боржомах только и держу.

— Тта-ак, — сказал старшина, барабаня пальцами по столу, — так-так-с. Ну, а как звать напашу?

— Кузьма Кузьмич Дубков, сынок.

— Год рождения и рельефные приметы?..

— Приметный, а как же. С детства он приметный. Кучерявый был в парнях. Лучше его кудрей во всей округе было не сыскать. На соседней улице у нас жила одна…

— А сейчас, сейчас, какие у него выразительные приметы? — перебил старшина.

— И сейчас он тоже, касатик, приметный. Чуба, правда, нет уже, зато борода… Белая, широкая. Ходит мой Кузьмич в сером костюме с коричневой строчкой, а на груди медаль за эту самую…

— «За трудовую доблесть», что ли?

— Вот-вот, сынок, за доблесть, за геройскую. А год рождения не припомню, милый. Кажись, восьмидесятый миновал.

— Профессия какая у него, мамаша? — продолжал расспрашивать старшина, записывая данные в блокнот.

— Батюшки! — всплеснула руками старушка. — Да разве вы не знаете? Каменщик он, касатик, каменщик. Все дома на этой улице он и возводил.

— А сейчас чем занимается Кузьма Кузьмич?

— Как чем? Да ничем. Сейчас он на полном государственном обеспечении, сынок. В прошлый год лечился в Кислых Водах, а ноне посылали на боржом. Сам министр прислал путевку и сказал: «Лечись, Кузьма Кузьмич, и отдыхай».

— Так-так, мамаша, хорошо. Ну, а что Кузьма Кузьмич у вас любил?

— Любил, сынок, любил, — просияла бабка. — Когда я девкою еще была, проходу не давал. Бывало, как увидит на крылечке…

— Да не про это я, мамаша. Я спрашиваю, что он теперь…

— И теперь, голубчик, любит, — не дала досказать бабка. — Не говорит про то, но любит — вижу по глазам.

— Я спрашиваю вас, мамаша, не любит ли Кузьма Кузьмич ходить на рыбалку, на стадион, в «Якорь» там или в пивной бар?

— Что вы, милый! Кузьма Кузьмич спиртного в рот ни грамму не берет. Хилый он у меня. На каплях да боржомах и сидит. А теперь какую-то новую воду начал пить — «корень жизни» называется. За ней вот пошел и запропал. — И старушка снова начала утирать батистовой косынкой заплаканные глаза.

Старшина Гайкин уже невнимательно слушал старушку. В его голове зрел план розыска запропавшего Кузьмы Кузьмича. Быстро поднявшись со стула, он положил блокнот в планшетку, поправил кобуру с пистолетом и сказал:

— Товарищ Грицко, слушай приказ!

— Слушаю, товарищ старшина!

— Садись на телефон и звони во все концы. Начальные объекты для разведки: «Скорая помощь», больница. А дальше действуй по плану номер два. Понятно?

— Так точно!

— Раз понятно, значит, и начнем. Товарищ Дубкова, прошу вас в машину. Кузьму Кузьмича мы разыщем в один миг.

Для такого смелого заявления старшина Гайкин имел все основания. Он был и правда непревзойденным мастером по розыску пропавших адресатов и утерянных вещей. Стоило только рассказать ему подробно о пропаже, как он разглаживал усы и говорил: «Найдем, гражданочка, найдем». И достоверно, верно, находил.

Вот и теперь поиски начались успешно. Дворничиха тетка Паша показала, что рано утром Кузьма Кузьмич пошел в самом деле с бутылочкой в руках по направлению к аптеке. В аптеке тоже подтвердили, что белобородый дед приходил и покупал в отделе санитарии и гигиены какую-то минеральную воду. На площади его видел регулировщик Клецов, а дальше след Кузьмы оборвался и пропал.

Но старшина Гайкин был не из тех, кто при первой неудаче опускает голову. Нет! Он начал методично прочесывать скверы и бульвары, осмотрел все лавочки в саду, заглянул в скверчик у почтамта, обследовал больницы и районные аптеки, исколесил весь город вдоль и поперек, но Кузьму Кузьмича не находил.

На перекрестке улицы старшина Гайкин скомандовал шоферу «стоп» и сошел с машины. Красный диск солнца уже опускался к горизонту. Его лучи отражались на белых стенах новых домов, высоко поднятых будок подъемных кранов, золотили верхушки лип и тополей. Трудовой день угасал. Угасали и привычные слуху дневные звуки. И вдруг… Где-то над липами послышались удары колокольчика.

Старшина глянул вверх. Журавлиный нос крапа плавно опускал клеть, наполненную кирпичом. Вот она на минуту остановилась, зависла, а затем бережно опустила груз на возводимую белую стену. Кладка возобновилась.

Старшина залюбовался ловкой работой. На стройке хлопотало совсем мало людей, но стена росла на глазах. Чей-то хриповатый голосок весело напевал:

Ты, девица, горяча, не жалей кирпича,

Не смотри, что и с бородой.

Ух, седая борода! На работе не беда.