по самым скромным подсчетам сто тысяч ливров дохода в земельных угодьях, а в деньгах и движимом имуществе – более восемнадцати тысяч; брат его, Пьер де Гонди, был епископом Парижским, имел еще тридцать-сорок тысяч ливров рентами и бенефициями, а в движимом имуществе – сумму более чем в шестьсот тысяч ливров. Младший из трех братьев – господин де Латур – ко времени своей смерти был капитаном полуроты жандармов, кавалером высшего французского ордена – ордена Святого духа, как и Альбер, и гардеробмейстером. Все трое были членами тайного совета короля).

Однако до столь безмерной щедрости было еще весьма и весьма далеко. Пока же Екатерине было суждено претерпеть множество треволнений, из которых она вышла с честью, доказав себе и позднейшим исследователям ее биографии, что она может и должна править странами и народами. Современникам же еще было пока невдомек. Позднее, правда, самые проницательные это поняли. Во всяком случае в анналы истории попала фраза Жака-Огюстена де Ту, историка и автора книги «История моего времени», воскликнувшего в ответ на сообщение о смерти Екатерины: «Нет, умерла не женщина, умерла королевская власть».

Что же до испытаний, о которых упоминалось выше, то их два. Первое – это начало многолетней добровольной кабалы ее мужа: Генрих увлекся двоюродной сестрой своей жены Дианой де Пуатье, женщиной старше Генриха почти на двадцать лет.

Диана родилась в одной из знатнейших семей королевства в 1499 году. Ее бабкой была Жанна де Латур де Булонь – тетка матери Екатерины. Она была замужем за Луи де Брезэ, великим сенешалем Нормандии, но в 1531 году уже овдовела и вскоре после брака Генриха Орлеанского пленила его на всю жизнь. Но, естественно, никто не мог подозревать, что эта связь будет длиться до самой смерти Генриха в 1559 году (сама Диана умрет в 1566‐м); не знала и Екатерина, поэтому, как женщина умная, она не стала закатывать вульгарных сцен, понимая, что коса может найти на камень и что при подобной открытой атаке на чувство мужа она может одним ударом не только все выиграть, но и все потерять, и поэтому решила положиться на благодетельное время, зная, что, перегорев, пламя любви рождает пепел привычки, переходящей в прах забвения. Она запаслась терпением и ждала, наружно даже сохраняя хорошие отношения с соперницей, хотя, естественно, и не отказываясь от ведения тайной войны и мимолетных уколов, прикрытых иронией и остроумием. Рассказывают, что как-то Диана застала читающую Екатерину (дело было уже в те времена, когда муж ее был королем, она – соответственно королевой, а Пуатье стала из пассии принца фавориткой короля – такое постоянство, заметим, заслуживает уважения. Речь, разумеется идет о Генрихе).

– Что Вы читаете, сударыня? – не отказала себе в проявлении чуть-чуть садистского любопытства Диана, намекая вопросом, что она имеет право и спросить об этом королеву, и что пока Екатерина находит утешение в книгах, то король – в ней.

– Я читаю историю Франции, – ответила Медичи, итальянка, никогда не забывавшая подчеркнуть свою неразрывную связь с новой родиной. Но повод был слишком хорош, дабы ограничиться сказанным. И поэтому она не отказала себе в удовольствии продолжить: – И, представьте, обнаружила, что во все времена шлюхи управляли делами королей.

И мило улыбнулась. Лицо Дианы охолодело от гнева. Больше вопросов она в этот раз решила не задавать и скоро откланялась.

Таким образом начало противостояния с Дианой, в котором пятнадцатилетняя девочка-женщина сумела раз и навсегда выбрать единственно правильную тактику, – это первое испытание Судьбы, любящей иногда – так, на всякий случай – перепроверить своих баловней и избранников: не ошиблась ли, мол, я.

Диана де Пуатье. Художник Ф. Клуэ

Что до второго оселка, на котором выверялся характер Екатерины, – то он в смерти дофина, старшего сына и наследника французского короля, старшего брата ее мужа – Франциска. Уже упоминаемый кравчий принца граф Монтекукулли в жаркий августовский вечер подал разгоряченному принцу стакан воды со льдом. Тот ее выпил и почти тотчас же умер. Не было сомнения в отравлении, возникал вопрос лишь, кто стоял за графом. На следствии Монтекукулли сказал, что выполнял волю императора Карла V. Бальзак, отдавший дань уважения Екатерине и смело отвергающий все, что ей инкриминировалось на протяжении столетий, считает, что это так и было, ибо «у Франциска I был план женить своего сына так, чтобы с женитьбой его территория Франции увеличилась». Но все же это, по-видимому, слишком сложная комбинация: для матримониальных планов существуют более простые ходы политического противодействия. Если же прибегнуть к бессмертному римскому посылу «кому выгодно?» и вспомнить переговоры графа с папой еще до свадьбы Екатерины, то, может быть, придется переменить точку зрения по этому вопросу.

Начиная с современников Екатерине Медичи приписывали хорошее знакомство с ядами, чему косвенное подтверждение смерть сыновей и неугодных лиц. Так что вполне вероятно, что смерть дофина – первый, пока опосредованный, опыт в этой нелегкой науке пасьянса живыми фигурками. Что до Бальзака, то его позицию объясняет легитимистская доминанта подхода к истории жизни Екатерины – французской королевы, волна же реабилитаций прошлого века и сегодняшних времен частично находит объяснение в этом же, частично в эпатаже, когда тщатся доказать все что угодно от противного – для привлечения хоть какого-нибудь внимания публики со своим умозрительным построением и к своей персоне (четко прослеживаемый дуализм: известность имеет материальное воплощение). Но не будем все же сбрасывать со счетов современников деяний Медичи – многое делалось на их глазах. Яды же Медичи славились веками, а ведь, как известно, дыма без огня не бывает.

Подобные мысли посещали некоторых лиц, среди которых была и Диана де Пуатье. Все понимали, что следствием отравления стало реальнейшим делом ближайшее царствование Генриха и Екатерины. Но на Генриха никто и не думал, Екатерина же вела себя безукоризненно, ибо к моменту смерти дофина она была всем известна как обожательница свекра-короля, старавшаяся всегда быть при нем – из-за сильной к нему привязанности и преклонения. Подобное отношение к королю, страстно любившему своего старшего сына, поставило весь дом Медичи вне подозрений, и возникший было шепоток подозрительности покачался из стороны в сторону и, не найдя опоры, рухнул. Екатерина с достоинством вышла из этого испытания и с достоинством стала наследницей трона французских королей. Возможно, именно тогда она выбрала свой позднейший символ – радугу и слова «Приношу