Но на том дело не кончилось. Едва Волхова похоронили, едва справили тризну, как в речке близ Алоди появилось чудо-юдо, коркодила. Кто видел, говаривал: морда длинная, зелёная, с рогами. И зубы – во!

Народ, недолго думая, начал на коркодилу охотиться. Сети расставляли, запруды хитрые, с кольями по дну, делали, а зверь всё не попадался. Тогда сам местный князь на охоту собрался, велел копья готовить и луки, да непростые, а из тех, что коня со ста шагов насквозь прошибают.

И вот… явился князь на берег реки, натянул тетиву и стал ждать. День, два, три… пока руки не ослабли. А едва опустил оружие, из воды морда коркодилы вынырнула и говорит человечьим голосом:

– Ты, князь, не бей меня. Я ж не абы кто – брат твой родный. И покуда курган мой над Алодью высится, буду я, в помощь тебе, правосудие вершить. Кто добрый по воде пойдёт – не трону, а злодеев в щепки изгрызу.

Владыка сразу уверовал, что перед ним брат – по голосу узнал. Поклонился в пояс, слов ласковых наговорил и ушёл восвояси. И народу своему наказал: коркодилу не бить, а требы ей подносить. И поведал, мол, правых чудо-юдо не трогает.

Вот с той поры и повелось: хошь по водам близ Алоди пройти – коркодилу задобри!

Румяная Затея всё это время сидела близ кормщика и слушала, распахнув рот. Едва тот закончил рассказ – не выдержала, пискнула:

– А коли не задобришь, что будет? Сожрёт?

– Ну… – протянул кормщик важно. – Коли правый человек, хороший, то не сожрёт. Но напугает обязательно.

После бросил многозначительный взгляд на Затею и добавил с улыбкой:

– Хотя… Тебя бы точно сожрал.

– Это почему же? – воскликнула девица.

– А потому как сильно до девок охочий и крепкий, – хохотнул кто-то из гребцов.

Мужики грянули. Грекиня опять перекрестилась.

Ултен, в отличие от девицы, особого интереса к рассказу не выказал. Наоборот – насупился, но вслух возражать не стал. Кто этих словен знает! Может, и впрямь ихний князь может три дня с натянутым луком у реки стоять!

– А я слыхал, – встрял Ловчан, который всё это время прислушивался, – дескать, Волхов не после смерти в коркодилу превратился, а перед ней. И вот когда понял, что обратно человеком стать не может, тогда и попросил похоронить. И хоронили его не в домовине, как положено, а в закрытом каменном сундуке, чтобы народ мордой коркодилы не пугать!

– Ой, ну да как же! – воскликнул кормчий. – А кто ж тогда по водам Волхова и в алодьском море плавает?

– Вдруг сам Ящер? – предположила Затея осторожно.

Грекиня, сидевшая при ней у ног, снова перекрестилась.

– Ха! Больно ему, Ящеру, надо! Он всеми водами владеет, а коркодила только близ Алоди суд вершит!

Спор мог бы разгореться не хуже купальского костра, если бы не скотт, обронивший будто невзначай:

– В землях, откуда я родом, тоже в чудовищ верят.

Глаза Затеи вспыхнули интересом, а кормчий спросил лениво:

– И чё за чуда? И как откупаетесь?

Не успел кульдей раскрыть рот, как с другого конца лодьи завопил Жедан:

– Ты сказывай, сказывай! Но если кого накличешь – сам задабривать будешь! Первым за борт полетишь!

– Не, в монахе сём желчи много будет! Как бы животом потом чуде-юде не мучиться!

Ултен смутился, пробормотал что-то о варварах, пережитках, вере в Господа. И прежде чем Затея с кормщиком начали пытать расспросами, поспешил уйти на нос лодьи. Останавливать чужеземца никто не стал – ведь дорога длинная, всё успеется. К тому же священник снова позеленел, и перекосило его так, что сам на морское чудовище походить стал.

– Нет у него рогов, – сказал Розмич подошедшему Ловчану. – Я эту коркодилу видел однажды.

– Видел? – изумился Ловчан.

– Да, ещё в детстве. Я тогда в деревне жил. Вышел как-то раз к реке, смотрю – что-то не то. Вроде как бревно, да только не движется, будто теченья для него не существует. Пригляделся, а бревно-то с глазами.

– И чё?

– А ничё. Поглядело на меня и нырь в воду.

– И не тронуло?

– Неа, – задумчиво отозвался Розмич.

Ловчан смотрел на друга с нескрываемым изумлением, после наклонился к уху, зашептал:

– Так он ведь всем подряд не показывается, только избранным. Может, ты этого… волховать можешь?

На физиономии Розмича расцвела широкая лучезарная улыбка.

– Ага! Хошь, тебе крылья наволхую? – спросил он, кивая на тёмную гладь алодьского моря. – А плавник сам отрастишь!

– Да ну тебя, – насупился Ловчан. – Я всерьёз, а ты…

Махнув рукой, Ловчан устроился рядом и принялся глазеть на облака…

Смеркалось. Для ночлега кормчий завёл лодью в маленькую уютную бухту, Жедан оставил на борту троих из своей ватаги. Остальные всем миром расположились на берегу, на широкой поляне, огороженной толстостволыми берёзами.

Споро развели огонь, сварили полбу. Запах от варева шел такой, что даже у гнездящегося неподалёку дятла слюни потекли. Ели и корабельщики, и дружинники с охотой, только ложки стучали.

Розмич с уважением отметил, что никто из людей Жедана в дороге под лавкой не лежал и через борт не перегибался, значит, моряки бывалые и хорошие. Ултен тоже поправился, и следа от недавнего недуга не осталось. А уж по тому, как уплетал варево, можно решить, будто священник здоровее любого варяга будет.

Вслед за ужином пошли разговоры, тут руки Розмича сами собой напряглись, зубы стиснулись до боли в висках. Не зря говорят: бабе на лодье не место…

Все, начиная седатым кормщиком и оканчивая Ловчаном, набивались в рассказчики. И если кормщик припоминал забавные случаи, где сам порой выступал дураком, то дружинники баяли важно. О сраженьях и воинских подвигах. Племянница купца слушала, распахнув рот, и каждого одаривала влюблённым взглядом. Розмичу отчаянно хотелось, чтобы и на него посмотрела так же, да язык почему-то закостенел.

Жедан сидел рядом с племянницей, щурился, как домашний хорь, сожравший две дюжины мышей. А Розмичу в какой-то миг показалось, будто купец заметил его смущение и молчаливо посмеивается.

От этой мысли воина взяла такая досада, что поспешил разогнать вверенную ему дюжину, пообещав с самого утра посадить на вёсла. После этой «прибаутки» Розмич удостоился-таки долгожданного взгляда. Но вместо любви в синих очах Затеи была горькая обида и осужденье.

Ночью, ворочаясь в объятьях бессонницы, Розмич придумал, что ответить Затее. И историй вспомнил с десяток – одна другой лучше. А вот почему от одного взгляда на эту девушку теряет дар речи и превращается из весёлого парня, каким всегда был, в занудного молчуна – не понял. И почему при виде её земля из-под ног уходит – тоже.