Носиков соглашался. Он говорил: «Да», – и кивал, соглашаясь, но Жуков приходил и опять видел текущий кран.

– Если бы древние греки жили в наше время, – сказал однажды Жуков, – они могли бы соорудить нормальный парадокс из этого материала, нечто вроде апории об Ахиллесе, догоняющем черепаху. О моменте времени, который никогда не наступает. Представим, что Ахиллес собирается поменять прокладки у крана на кухне, который течет. Это будет момент «Икс», когда он поменяет прокладки. До него остается какое-то количество дней – пусть «Ка» дней. К вечеру понедельника Ахиллес еще не поменял прокладки, это известно. Но утро вторника ничем не отличается от утра понедельника, ведь так? Значит, до момента «Икс» по-прежнему остается «Ка» дней.

– Да, – кивнул Носиков, – только где парадокс?

– А что не наступает момент, – сказал Жуков.

– Это так, – согласился Носиков.

– И там, и там мы имеем последовательность периодов времени, эквивалентных в своей экзистенции, хотя и имеющих разную продолжительность, – сказал Жуков.

Носиков кивнул, соглашаясь.

– И вообще, я думаю, что вся современная наука вышла из зеноновского парадокса об Ахиллесе как из гоголевской шинели, – сказал Жуков, – то есть люди поняли на этом примере, что можно следовать до конца за своей мыслью, невзирая на очевидное.

Однажды Носиков представил себе, что он Жуков.

В качестве Жукова он решил приготовить себе на ужин что-нибудь особенное. Так иногда делал Жуков у себя дома, даже если не ожидал гостей к ужину.

Носиков взял купленные в магазине котлеты (хорошие мясные котлеты типа «бифштекс»), разрезал каждую пополам. Очистил луковицу. У него в холодильнике оказались еще два пучка зелени – кинза и укроп, – Носиков порубил все это и положил толстым слоем между котлетными половинками, думая так зажарить. Но котлетное сооружение разваливалось на сковородке. Тогда Носикову пришла в голову вторая идея (первая была насчет котлет и зелени). Из муки и воды он сделал простое тесто, из теста – лепешки. Каждую котлету завернул в лепешку, добавив туда ту зелень, которая еще оставалась. Поджарил это как пирожки.

Получилось съедобно, можно сказать – вкусно. И даже гости пришли к Носикову, когда он закончил готовить. Две женщины.

– Херпестес урва, херпестес ихневмон, херпестес эдвардси, херпестес брахиурус, мунгос мунго, хелогате парвула, синиктис пенициллята, херпестес фускус, бдеогате крассикауда, атилакс палудиносус, кроссаркус обскурус, суриката сурикатта, – вслух прочитал Жуков.

– Последние два слова меня беспокоят, – сказал Носиков.

– В каком смысле? – спросил Жуков.

– Нужна ли двойная буковка во втором – или это опечатка на табличке?

– Наверное, это два разных слова – что-то вроде «свинья свинская», – сказал Жуков.

– Может быть, и так, – согласился Носиков. – Но мне еще недавно казалось, что в табличке, когда я на нее смотрел, могла быть опечатка, а сейчас мне кажется, что я сам мог неправильно переписать с таблички. Хотя нет, я ведь помню, что сомневался в этой двойной букве, когда смотрел на табличку. Но я мог ошибиться в других словах, когда переписывал.

– А это важно? – спросил Жуков.

– Да, иначе слова будут ненастоящими.

– В некотором экзистенциальном смысле слово, если оно настоящее, должно иногда отклоняться от норм правописания, – сказал Жуков. – Если бы ты сам был словом в словаре, ты бы это почувствовал.

На Новый Год маленькому Носикову подарили коробку с акварельными красками и кисточку.

До этого Носиков рисовал только цветными карандашами, но после того, как он научился рисовать красками, рисовать карандашами стало неинтересно. И рисунки, которые он раньше сделал карандашами, совсем разонравились Носикову.

– Карандашами я рисовать не умею, – сказал Носиков маме, – а красками я прямо художник.

– Когда мы с тобой ходили в Эрмитаж и Русский музей, ты видел, какие там картины? – спросила мама.

Носиков кивнул.

– Понимаешь теперь, что такое художник?

– Понимаю, – сказал Носиков.

И рисовать красками ему стало тоже неинтересно.

Девочка в голубом платье качалась во дворе на качелях. Носиков не удивился случаю и, проходя мимо, остановился.

«Их всех», – послышалось ему меж двумя скрипами качелей. «Убили», – продолжил неслышный голос внутри.

– Но я записал их в тетрадку, – сказал Носиков.

Он сбегал домой – бегом поднялся на свой четвертый этаж и быстро спустился с тетрадкой в руках.

– Вот, кабаны, их семья, у меня здесь записаны, – он стал показывать, – вот олени, вот винторогий козел, вот пингвинчики, я их сосчитал, шестьдесят восемь.

Девочку звали Даша, а Носикова – Сережа.

Она без интереса пролистнула несколько страниц в тетради и, увидев, спросила:

– Что такое Умслопогас?

– Это не «что», а человек, – сказал Сережа. – Мудрый вождь народа зулусов.

– А здесь что? – Она перелистнула страницу.

– Это имена тайных вождей народа зулусов. – Про тайных вождей Носиков сказал как бы для краткости: не хотелось рассказывать о придуманном секретном шифре.

– Бсс, – посмотрев, поморщилась девочка.

– А большие пингвины стоят четыре клювами кверху и три клювами книзу. – Сережа вернул тетрадь к началу.

– Нехорошо, – сказала Даша. – Мало того, что их убили, теперь им придется все время стоять клювами кверху.

– Это потому, что я их записал в тетрадь?

– Да, и кто как стоял, теперь так и останется.

– А если бы не записал, тогда что? Скажешь, что они могут двигаться?

– Некоторые могут, когда на них никто не смотрит.

– Они это делают ночью? – спросил Сережа.

– Обойдутся, – сказал подошедший Жуков. – Им это надо, двигаться?

– А тебе это надо? – спросила Даша.

– Я живой, а их дело маленькое – стоять, где поставили, и я, между прочим, не видел, чтобы кто-нибудь там шевелился.

– А смотри. – У нее была на ремешке через плечо красная сумочка, и она оттуда достала – Носикову показалось сперва, что мягкую игрушку, но нет – настоящее чучело серой крысы с хвостом и усами.

– Ее тоже убили. – Девочка погладила крысу по спинке, спрятала в сумку, через короткую пару минут вынула снова. – Смотри еще. – Крысиные лапки, до того мягко сложенные перед грудью, вытянулись вперед, пасть с длинными зубами открылась.