Объявился сам мэтр Иван Саввич Савин, уроженец здешних мест и потомок казаков времен врангелевского исхода. Он деликатно покашлял в кулак.

Наконец-то и я соизволил обернуться. Девушка была не только абсолютно пьяна, она оказалась совершенно голой. Бикини с распущенными тесемками съежились сиротливо на сиденье, а из одежды на Арбаевой остались лишь «скромные» босоножки от Версаче и не менее «скромный» браслет от Тиффани.

Обаяние новой русской – буржуазии? Или, как выговаривал Владимир Ильич, буржуАзии? Словцо какое-то мелкотравчатое, к большей части чад и домочадцев наших сырьевых магнатов вовсе никак не относящееся. Это они-то «буржуазия»? Чтобы стать буржуазией – а отпрыски таковой в Саратоне бывали регулярно, – нужно, чтобы поколений пять твоих предков до дыр истерли нарукавники в заштатных банчонках Цюриха или Базеля, за конторками каких-нибудь Фордов и Морганов... Вот тогда, глядишь... А у нас пока... так. Флибустьеры и душегубы, от обычных бандитов до директоров бесчисленных фондов, те, кто «отпилил» много от страны с незабытым и грозным названием СССР, и те, кто отпилил очень много. Короче – пена.

Ну а на Саратоне их чада в «неформале» могут пообщаться с отпрысками буржуазии старой, или, как это именуют в Штатах, «старых денег». Может, мир таким вот макаром и прибредет когда-нибудь к глобальной гармонии, но я лично в этом сомневаюсь. Очень сомневаюсь.

– Почему она... в таком виде? – спросил Савин.

– Саввич, почем я знаю? Может, она и по Москве так ходит.

– Ты как за рулем оказался?

– Шоферюгой подкалымливаю. Где ее бодигарды?

– Сама мадемуазель прибила.

– Ни бойфренда, никого?

– Никогошечки. Бесприданница просто. «Алина Арбаева, как она есть!» А хороша девчонка, если честно, а, Дрон? Где ты ее все-таки подобрал?

– На острове.

– А...

– Саввич, долго рассказывать, но ты же меня знаешь – не альфонс и даже не жиголо.

– Это да.

– Просто ее водила чуть не сшиб меня с дороги, получил камнем по стеклу, вышел с напарником на обочину потолковать со мною о разном, да там и остался.

– На обочине?

– На ней. Им там самое место. Мадемуазель испросила доставить ее к вам. Под хмелем она крепким или под кайфом – не понять. Да, ты службе безопасности своей передай, пусть разъяснят, что за мальчики. Она с ними вечером в каком-то кафе познакомилась. И остановились они, по ее словам, в твоем отеле.

– Вчера?

– Ну да. Мордатые такие. Здоровые. В недалеком прошлом «типа спортсмены».

– Такие обычно у нас не останавливаются. Но я проверю. И вышлю за ними машину. Где ты их обронил?

– Третий километр, шоссе номер двенадцать.

Савин кивнул, немедля приказал помощнику:

– На третьем километре, шоссе номер двенадцать – двое нетрезвых и побитых субъектов. Подберите, окажите необходимую помощь, доставьте в гостиницу.

– Будет сделано. – Помощник испарился.

Девушка сладко зевнула, свернулась на заднем сиденье клубочком, открыв самые потаенные места.

Савин только вздохнул:

– Слава Будде, на Саратоне бульварных газетенок нету, а то бы и папарацци, и всякое такое же непотребство... Тьфу!

– А «Таймс»?

– Лондонская? Нью-йоркская?

– Обе.

– О, это газеты других полетов.

– По мне – тех же самых.

– Дрон, без обид, уж где и как ты там с ее ухажерами разошелся, мне без интереса, а только помоги мадемуазель до пентхауса спроворить, мы же «Саратона», а не «Хилтон» какой-нибудь.

– Халатик бы какой-никакой...

– Да уже несут! И еще... Ты уж сам в подземный гараж зарули, а я команду дам, чтобы тебя прямо в пентхаус вместе с кралею и вознесли. Лады? Прессы-то у нас нет, а пересуды? Оно нам надо?

– Твоя правда, Саввич. Твоя правда.

В пентхаус нас сопроводил молодой человек. Я занес завернутую в халат леди Арбаеву в номер, огляделся, поместил на широченный диван, снял трубку антикварного телефона:

– Саввич? Мне тут до утра делать совсем нечего, ты бы сиделку прислал какую-нибудь, что ли, пусть за девушкиным похмельем или кумаром – пес знает, что с ней такое – присмотрит.

– Вот еще! – Алина внезапно встала с дивана, одним движением сбросив халат, подошла, вырвала трубку, скомандовала: – До утра нас не беспокоить! – и опустила трубку на рычажки.

Прошла к центру комнаты, опустилась в подсвеченную, размером с небольшой бассейн, ванну. Погрузилась с головой, вынырнула, встряхнула мокрыми курчавыми волосами, прошлепала босыми ногами ко мне, встала в позе самой откровенной и вызывающей.

– Тебя смущает моя нагота, спасатель?

– Не особенно, – честно ответил я.

– Ты что, голубой? Или импотент?

– Ты спросила о смущении. Я ответил. Пока. – Повернулся и пошел к двери.

– Посиди немного со мной, – попросила девушка, и голос ее прозвучал так, что я остановился, обернулся. На глазах Алины блестели слезинки. Она уже набросила халат, завернулась в него. – Посиди со мной чуть-чуть, просто посиди. Я не стерва, просто образ стервы мне словно «прописан». «Алина Арбаева – нефтяная молодежь», как она еще себя может вести?

– По правде?

– По правде.

– Мне все равно.

– Да? А как же ты тогда работаешь спасателем, Олег? Если тебе все равно.

– Люди здесь тонут не часто. Если кто-то порой лишь воды наглотается, а так... Сюда приезжают те, кто живет очень хорошо. А здесь – еще и весело.

– Что-то мне не очень весело пока.

– Ты перебрала в баре, потом наглоталась каких-то пилюль... Откуда веселье?

– А ты еще и нудный, спасатель. И – разозлен. Не так?

– Да. Я разозлен. Устраиваешь в авто стриптиз, мне приходится тащить тебя в апартаменты... Я не буду твоим приключением, Арбаева.

– Какой строгий молодой человек. Но поговорить-то со мной ты можешь? Просто поговорить?! Такая уж у меня жизнь: со мной никто никогда ни о чем не разговаривает, понимаешь?! Ты хоть можешь представить, насколько мне одиноко? Или указания раздают – и отец, и его подхалимы, а окружающие... Или стараются угодить, или – просто хамят! Особенно прислуга! Знаешь, тонкий такой вид хамства – когда на тебя смотрят, словно сквозь стекло, и ждут – нет, не чаевых, не подачки, – положенного! И если бумажка будет меньше принятой здесь «на чай» сотки, еще и оскал такой губами скроят, что просто врезать хочется!

– Кто бы знал, какая тяжелая у тебя жизнь...

– Не ершись, Олег... Давай просто посидим и поговорим. Хочешь, я тебя чаем угощу, хорошим.