Приближалась осень, но Георгий Максимович переживал такой душевный подъем, что даже холодеющий воздух казался ему по-весеннему вкусным. Вместе с бывшим тестем он активно занялся разработкой сразу двух проектов: один был связан со строительством сети отелей эконом-класса, второй — с подготовкой части территорий обанкротившегося завода под возведение нового высотного бизнес-центра. Одновременно предпринимались шаги и по реализации той схемы, которую он начертил ночью на влажном кафеле в ванной.

Единорог, символ счастья и процветания, стоял на комоде в спальне. Игорь иногда разговаривал с ним и гладил по морде и по спине.

Ах, неужели мы для вас не больше, чем еда?

Хотя вы были так добры, нас пригласив сюда!

А Морж ответил: «Как блестит Вечерняя звезда!».

Льюис Кэрролл

Пришел сентябрь, дни становились короче и холоднее, зарядили дожди, но Игорь почти не замечал этих печальных перемен. Он отдался круговороту новой, необыкновенной жизни, и чувствовал себя так, словно летел в вагончике на американских горках: только ух — вниз, вау — вверх, и сладко, страшно — ёк под дых.

Подобно царственному богу, каприз которого вознес на небо юношу-пастуха, Георгий Максимович подхватил и втолкнул Игоря в свою реальность, населенную почтительной челядью, мраморными торсами героев, морскими чудовищами, поколениями виноделов и ученых, умерших столетия назад вместе со своим языком, тайну которого знали только избранные. В реальность, наполненную отзвуками джаза, забавными стихами, ароматами коньяка, запахом дорогого одеколона, междометиями страсти. Загадочным шифром звучал и язык его всегда коротких телефонных разговоров, где в человеческую речь были словно вставлены компьютерные коды: апруф, фидбэк, ассемпшен, маржа.

По утрам от избытка впечатлений, от слабости, у Игоря кружилась голова, он не попадал ногами в кроссовки, пуговицами в петли, а Георгий Максимович уже кому-то звонил, складывал в портфель бумаги, пил на ходу кофе, застегивал запонки и бодро покрикивал: «Живей, живей, малыш, я опаздываю». Георгий Максимович знал и умел всё, был повсюду и никогда не уставал. Он был грозен и строг, но и терпелив, и нежен. Ночью полнозвучный голос делался густым и мягким, словно шерсть на его груди; ладони касались ласково, но властно, заявляя свои права.

Широкоплечий, плотный, с мускулистыми руками и бедрами, он и в минуты близости представлялся Игорю могучим и всесильным божеством. Удовлетворенный, бог быстро засыпал, всхрапывая, если на спине, и тогда Игорь мог разглядывать и осторожно трогать его, спящего, ощущая себя хранителем их общей запретной тайны.

Эпоха великих открытий окончилась с отъездом Георгия в Европу для каких-то важных переговоров, но Игорь продолжал лететь по закону инерции — лежал ночами без сна, вспоминая его лицо, голос и откровенные прикосновения. Горячий, настойчивый, его взрослый любовник приходил под утро, заставал в неловкой позе и вдруг исчезал. День тянулся, а Игорь всё чаще проверял трубку, ожидая сообщения или звонка: почти перед самым отъездом было решено, что он присоединится к Георгию через неделю, для этого нужно было оформить паспорт и визу.

Наконец, колокола зазвенели: «Всё готово, заяц, вылетишь завтра вечером. Я соскучился. Хочешь ко мне сюда?». «Да, да, да!»

Были ещё какие-то слова, но их Игорь припоминал уже потом: «Водителя зовут Леша, ты его видел, полетишь с сопровождающими». И ещё: «Возьми пару футболок и шорты, остальное купим. Здесь жара и молодое вино, я даже бриться перестал». И ещё: «Если спросят, ты — сын моих друзей, партнеров по бизнесу, едешь отдыхать на море. Не спросят — ничего не говори. Жду тебя».

Армия запахов и звуков, жаркая реальность нарядного приморского города атаковали их в Аликанте, заставляя стряхнуть усталость после долгого перелета. Встречал их второй водитель Георгия Максимовича, молодой красивый Вадик. Галина просила подождать их с багажом, но Вадик резко отказал:

— Ещё я буду вашим барахлом подвеску мучить у дорогой тачки. У меня инструкция на одного пассажира. Такси возьмёте.

Не скрывая самодовольства, Вадик сел за руль черного Кадиллака с широкими сиденьями — такие машины Игорь видел только в фильмах про гангстеров — придержал дверь для Игоря, с шиком развернулся на выезде с парковки. Они помчались по живописной дороге, мимо тающих в жаркой синеве чистеньких домиков, окруженных пальмами и зарослями цветущего кустарника, вдоль побережья, куда-то всё дальше и выше.

— Во, видал, это одного бандита норильского вилла. Он, типа, в розыске, тут отсиживается. По металлу тему держал, — пояснял Вадик, показывая куда-то вверх. — А вон, на горке — хозяин пивзавода. У него десять акров мандаринов. Вообще наших много, и москвичей, и питерских. Как там Питер? Всё уже — тю-тю лето?

— Да, уже холодно, — кивнул Игорь, стараясь держаться с ним так, как советовал Георгий — вежливо и сдержанно, соблюдая дистанцию, хотя не мог не думать о том, что Вадик всё знает про него ещё с той ночи, когда вез их из «Альмагеста».

— А тут как в бане было, хоть бы облачко. Ну, вот и мы — номер семь по Санта Круз.

За каменным забором, в обрамлении пальм, виднелся белый двухэтажный дом с деревянными балконами. Вадик посигналил у ворот, въехал во двор.

Игорь ступил на горячие ступени крыльца и застыл от счастливого восторга — отсюда открывался вид на море, голубое до рези в глазах, и дрожащая гладь бассейна повторяла этот острый голубой с точностью глянцевой открытки.

— Да пошли, ещё насмотришься на эту лужу, — позвал Вадик. — Шеф тебя ждет. Сказал — прямо к нему.

В доме пахло свежесваренным кофе. Смуглая девушка с угольно-черными волосами, выбивавшимися из-под платочка, вынесла на подносе завтрак. Вадик, улыбаясь, преградил ей дорогу.

— Комо босс? Проснулся? Но дормир? — и повернулся к Игорю: — А хочешь, сам ему кофе отнеси? Крикнешь, если что-то надо. Да иди, не бойся, говорю, он ждет.

Георгий Максимович полулежал в постели, опираясь на подушки; небольшая постриженная бородка придавала ему сходство с разнеженным султаном из восточной сказки. Словно прочитав мысли Игоря, он обернул голову краем простыни и подмигнул:

— Входи к своему господину, любимая наложница. Оставь эти яства, мы отдадим им дань позже.

Игорь поставил поднос на стул и тут же оказался в кровати.

— Ну, как ты добрался, малыш? Не устал? — целуя, раздевая, Георгий Максимович гладил и жадно осматривал его шею, плечи, живот, словно проверяя, всё ли цело.

— Нет, — ответил Игорь. — Только меня во Франкфурте всё время клеили… какие-то арабы. В аэропорту.

— Вот мерзавцы! Обижали моего зайца…

— Никто меня не обижал, — возразил Игорь, помогая снимать с себя одежду. — Просто приняли не за того.

Георгий Максимович кивнул удовлетворенно.

— Ну ещё бы, посмели бы они.

Его лицо с размягченными, отекшими со сна чертами, приобретало то властное выражение, которое так завораживало Игоря. Воздух в комнате струился от жары. Жар разгорался в них обоих, как в деталях работающего механизма. Всё, что делал Георгий Максимович, было немного стыдно, но обжигающе приятно, и Игорь хотел, чтобы это длилось как можно дольше, но почему-то он помнил и о том, что дверь в коридор не заперта, и может войти горничная, и нужно сдерживаться, чтобы не вскрикивать слишком громко. Он успешно справлялся с этой проблемой, кусая ладонь и подушку, пока не начал задыхаться от счастья, переполнявшего его изнутри.