Если хотите высказать что-то важное, не пытайтесь звучать утонченно или умно. Используйте молот. Ударьте по аргументу один раз. Потом вернитесь и ударьте снова. После чего ударьте в третий раз.

Глядя на эти бесформенные массы, лежащие в гробах, завернутые в стандартные одеяла, гордость нации, помпезность империи, военная слава предстают ничем более, нежели тусклой, бесплотной тканью мечты.

Когда я был молод, меня обвиняли в непостоянстве взглядов и склонности меняться. Теперь меня бранят за упорство в тех взглядах, которые я имел в юности, и даже за повторение речей, которые я произнес задолго до того, как большинство из вас родились.

Это вообще был тяжелый для него год – 2 апреля скончалась бабушка по материнской линии, а 3 июля от острого перитонита умерла его любимая няня миссис Эверест, о которой он говорил, что это был «самый дорогой и самый близкий друг в первые двадцать лет моей жизни». Спустя много лет, вспоминая свою старую няню, безжалостно выставленную родителями с работы, после того, как в ее услугах перестали нуждаться, он писал: «Когда я задумываюсь о судьбе бедных старых женщин, за которыми некому присмотреть, которым не на что дожить последние дни, я радуюсь, что приложил руку к той системе пенсий и страхования, какой нет ни в какой другой стране и которая так их поддерживает».

Смерть близких людей и совпавшее с этим начало военной карьеры заставили Уинстона резко повзрослеть. Детство осталось позади. «Мир существует, чтобы быть завоеванным», – заявил он, составляя план кампании по достижению славы. Он быстро понял, что военная карьера не совсем для него, его главное оружие – слово. Но чтобы превратить слова в деньги и карьеру, сначала надо было повоевать. Тем более, это ведь так увлекательно. «Чем дольше я служу, – признавался он в письме к матери, – тем больше мне нравится служить, но тем больше я убеждаюсь в том, что это не для меня».

Эндрю Малхолланд в своей книге «Черчилль. История за час» пишет, что молодой Черчилль жаждал приключений, риска, общественного внимания и конечно денег. Их семья никогда не была особо богата, и хотя мать ему помогала, этих средств и офицерского жалованья было явно недостаточно для того образа жизни, который он хотел вести, чтобы достойно смотреться в кругу своих блестящих товарищей. И тогда он предложил газете «Daily Graphic» поработать на них в качестве военного корреспондента. Идея оказалась удачной и положила начало его многолетней журналистской и литературной деятельности.

На Кубу Черчилль отправился вместе со своим приятелем Реджинальдом Барнсом и по пути туда впервые побывал в Соединенных Штатах, которые произвели на него большое впечатление. В Нью-Йорке он остановился в доме знакомого своей матери Берка Кокрена, известного политика, депутата от Демократической партии в палате представителей конгресса США. Яростная риторика Кокрена, его политические связи и деловые ужины привели Уинстона в восторг. Он уже подумывал о политической карьере, но теперь желание попробовать себя на этом поприще превратилось в твердое намерение.

На Кубе он впервые попал под пули, причем это случилось в день его рождения – ему исполнился 21 год. Кубинские мятежники показались Черчиллю бездарными непрофессионалами. Да и испанская армия также не вызвала у него особого уважения. С другой стороны, он признавался, что именно там, на месте, впервые взглянул на конфликт по-новому. Раньше он полностью сочувствовал мятежникам, но поставив себя на место испанцев, понял, что как представитель одной великой державы не может не понять другую державу, которая не хочет потерять колонии. Тем не менее, в целом поездкой на Кубу Уинстон остался доволен. Здесь он сочинял живописные репортажи для «Daily Graphic», а также пристрастился к гаванским сигарам, которые курил до конца жизни.

Выбор, который нам приходится делать, это не всегда выбор между хорошим и плохим; очень часто выбирать приходится между двумя совершенно ужасными альтернативами.

По свету ходит огромное количество лживых домыслов, и самое худшее, что половина из них – чистая правда.

Копить деньги – вещь полезная, особенно если это уже сделали ваши родители.

* * *

Вернувшись в Англию, он вместе со всем полком получил назначение в Индию, в Бангалор. Индия его не слишком интересовала, хотя позже он с удовольствием описал ее в мемуарах. Но тогда он большую часть времени проводил за чтением британских газет, следя за событиями на родине, в промежутках между газетами успевая поучаствовать в подавлении мятежных пуштунских племен и описать эти события уже в качестве корреспондента «The Daily Telegraph».

Кроме того, именно в Индии его вдруг одолело желание учиться. Возможно, дело было в том, что теперь, выбрав путь политика, он сравнил себя с наиболее выдающимися государственными мужами и понял, что сильно уступает им по широте и глубине знаний. А если он хочет обойти их, уступать ни в коем случае нельзя.

«Только зимой 1896 года, когда я отгулял на земле двадцать два года, меня вдруг потянуло к учебе. Я начал ощущать свое полнейшее невежество в очень многих наиважнейших областях знания. У меня был недурной словарный запас, я любил слова и ощущение, когда они с поразительной точностью ложатся во фразу, словно пенни в щель игрального аппарата. Я ловил себя на том, что употребляю много слов, точного значения которых не знаю. Мне они очень нравились, но я стал их избегать, боясь оскандалиться…

Словом, я решил осваивать историю, философию, экономику и подобные им науки; я написал матери, просил присылать книги по этим отраслям, и она живо откликнулась, каждый месяц почта доставляла мне посылку с основополагающими, на мой взгляд, трудами…

С ноября по май я каждый божий день по четыре, по пять часов читал книги по истории и философии. «Республика» Платона – практической разницы между ним и Сократом я не углядел; «Политика» Аристотеля под редакцией нашего доктора Уэлдона; Шопенгауэр о пессимизме, Мальтус о народонаселении; «Происхождение видов» Дарвина – все это вперемешку с трудами менее достойными. Занятное я получал образование. Во-первых, я подошел к нему с пустым, алчущим умом и с крепкими челюстями; сглатывал все, что мне попадалось; а во-вторых, рядом не было никого, способного подсказать: «Этому уже нет веры», или «Прочти полемический труд такого-то; два мнения помогут тебе уяснить суть проблемы», или «На эту тему есть книжка получше», и так далее. Вот тут я впервые позавидовал университетским сосункам, у которых есть прекрасные наставники-толкователи, профессора, всю жизнь набиравшиеся знаний в самых разных областях и жаждавшие поделиться накопленными сокровищами, пока не накрыла тьма. А сейчас мне жаль этих студиозусов, когда я вижу, как легкомысленно они упускают сквозь пальцы драгоценные, быстро преходящие возможности. Человеческая Жизнь должна быть распята на кресте либо Мысли, либо Действия. Без труда – беда!»

Уинстон Черчилль «Мои ранние годы. 1874–1904»

Кроме всего прочего в Индии Черчилль решил, что уже дорос до того, чтобы из журналиста превратиться в писателя. Это намерение подогрели лестные отзывы о серии его статей, а также чувство соперничества – от друзей он узнал, что лорд Финкасл тоже собирается написать книгу о той же экспедиции. «Началась гонка – кто поспеет раньше, – вспоминал Черчилль. – Очень быстро я вошел во вкус сочинительства и вскоре уже ежедневно посвящал три-четыре часа полуденного отдыха, проводимых обычно за ломберным столиком или в постели, упорной работе. После Рождества рукопись моя была закончена и отправлена домой матери с тем, чтобы она занялась ее пристраиванием. Мать договорилась с «Лонгменс» о публикации…