– С луком у меня получается гораздо лучше! – попытался оправдаться Эш (хоть это была и не совсем правда).

– Но сейчас-то у тебя в руках не лук. Сосредоточься.

Эш вздохнул и положил новый камень в кармашек пращи.

– Ты должен слушать, что тебе говорит мир, – сказал Тобу. – Почувствуй движение снега под ногами и твёрдость земли глубоко под ним. Почувствуй, как нежен воздух вокруг, как он баюкает тебя, движет тобой. Услышь звук ветра и то, что он хочет тебе сказать.

Тобу должен учить Эша выживанию, а вместо этого говорит что-то про ветер?! Если йети так хотел послушать ветер, ему стоило взять с собой Зара.

И всё же Эш решил хотя бы попытаться послушать. Он слышал ветер, конечно, но было не похоже, что тот о чём-то говорит. Эш чувствовал снег под своими ботинками и, несомненно, ощущал, какой тот холодный и как сильно хочется поскорее вернуться домой. Он чувствовал воздух, суровый и обжигающий, каждый раз, когда делал вдох.

Эш выпустил камень и опять промахнулся.

И снова.

И снова.

О духи, как же он ненавидел пращи. Эш стиснул зубы от отчаяния.

– Ты не слушаешь! – заревел Тобу.

– А что я могу поделать, если ты на меня кричишь?!

Тобу выглядел так, словно хотел закричать снова, но остановился и вздохнул.

– Я не должен был кричать на тебя. Но разве скрытни переставали рычать, когда охотились?

Эш молчал.

– Нет, – ответил Тобу за него. – Именно тогда, когда вокруг царит хаос, ты должен быть максимально сосредоточен.

С этими словами Тобу забрал пращу из рук Эша, плавно крутанул её всего один раз и отправил камень лететь в мишень, где тот аккуратно сбил самый верхний булыжник. Эш поймал себя на том, что стоит с широко открытым ртом.

Протянув пращу обратно Эшу, Тобу начал взбираться по лестнице на смотровую башню.

– Ты сможешь сделать это, если сосредоточишься. Продолжай пробовать, пока не попадёшь в цель – тогда ты сам себе удивишься.

«Это вряд ли», – подумал Эш.

И оказался прав.

Поздно ночью – очень, очень поздно – Эш обессиленно рухнул в свой гамак. У него всё же получилось попасть в ту дурацкую мишень, и его намозоленные пальцы сводило болезненными судорогами.

Выше, среди балок, в тишине и молчании, лежал в своём гамаке Тобу. Эш был измотан, но уснуть никак не получалось. Каждый раз, как он закрывал глаза, перед ним вставал образ извивающихся тел, блестящих клыков и неистово скребущих когтей.

По его холодным щекам побежали обжигающие слёзы. Нападение скрытней было ужасным, и Эш больше всего хотел, чтобы кто-нибудь просто обнял его и пообещал, что всё будет хорошо. Он подумал о Тобу и вполголоса горько засмеялся. «Это вряд ли…» В такие моменты Эш сильнее всего скучал по своим родителям. Хотя он никогда их не знал, но был уверен, что они любили Эша и смогли бы его успокоить.

«Где вы? – позвал он в своей голове. – Мама, папа… вы так мне нужны».

Вытерев глаза, Эш встал, оделся и выскользнул на крышу смотровой башни. Холодный ветер трепал мех на его плаще. Внизу, совсем близко, лежала деревня, которая сейчас казалась Эшу совершенно чужим миром. Он всегда чувствовал себя оторванным от остальных огниев, но теперь пропасть между ними казалась непреодолимой. Эш видел, как мерцают под защитой высоких стен огни ламп, сияют, словно звёзды в ночном небе – единственные источники света на много километров вокруг. Это было умиротворяющее зрелище, думал Эш, даже красивое, но немного одинокое. Или одиноким себя чувствовал он сам?

Зданий, сгрудившихся внизу, было слишком много, чтобы их сосчитать. И всё же, какой бы большой ни была деревня, когда ты вынужден вечно оставаться в её стенах, она начинает казаться совсем маленькой. Казаться чем-то вроде тюрьмы.

Было холодно, но Эшу очень нравилось здесь, на крыше.

Тут было так мирно… И только тут он мог тайком послушать загадочные Песни, которые доносил до него зябкий ветер.

Ему повезло – в ту ночь левиафаны Пели хором.

В отличие от остальных жителей Огнии, Эш находил эти звуки приятными. Он не слышал, что именно говорили левиафаны – возможно, они совсем ничего не говорили, – но сама Песнь была спокойной и печальной; низкий вой и мрачные стоны были совсем не похожи на яростный боевой клич, который Эш слышал этим утром. Пока снежный ветер трепал его спутанные чёрные волосы, Эш запустил руку под мех плаща и вытащил окарину. Это был единственный подарок, который родители оставили ему перед исчезновением, и Эш очень ею дорожил.

Он поднёс окарину к губам. Здесь никто не услышит, как он играет, если он будет играть тихо.

«И вообще, Тобу запретил мне только петь; он ничего не говорил об инструментах».

Эш присоединился к печальной мелодии левиафанов. Он позволил их Песни окутать себя, и на мгновение, которое показалось Эшу вечностью, он словно оказался в совершенно другом месте. Там, где не было Тобу, не было одиночества, не было проблем. Там, где Эш чувствовал себя в безопасности. Там, где он чувствовал себя как дома.

И, несмотря на события прошедшего дня, Эш ощутил знакомое желание ответить на мелодию своей собственной Песнью.

Он убрал окарину и затряс головой, чтобы прояснить мысли и сбросить чары Песни.

«Я не должен этого делать. Я не должен. Это опасно. Тобу достаточно ясно дал мне понять».

И Эш решил довольствоваться тем, что забормотал под нос слова родительской колыбельной.

Он помнил совсем немного слов, но был уверен, что мелодия останется в его памяти навсегда. Сердце Эша теплело каждый раз, когда он слышал её; полное любви послание родителей окутывало его покоем, защищая от ужасных вещей, которые потрясали его мир. В этих словах, казалось, была какая-то магия – магия, которая наполняла Эша надеждой. А иногда, когда он пел, Эшу казалось, что он видит смутные, расплывчатые очертания лиц. И если он постарается достаточно сильно, то очертания станут чётче. Словно к этим воспоминаниям можно будет прикоснуться и жить в них.