От испуга путница не смогла проронить ни слова.

Ведьма кивнула девкам, те отвели гостью по коридорам куда-то вниз, посадили за стол, поставили ковшик и блюдо с пирогом.

– Кушай… – плотоядно попросила ведьма и отступила во тьму.

Несмотря на страх, отказываться Мария не стала – уж очень желудок за день подвело. Съела три больших куска пирога с брусникой и яблоками, сдобренными цветочным медом, запила густым киселем – и девочку почти сразу сморило. Она сдалась усталости, опустив голову, вяло позволила отвести себя в другую светелку, раздеть, утопить в перине и накрыть одеялом…

Всю ночь ей чудился густой, дремучий лес, хватающий корявыми ветками за рубаху, за подол и ворот, снилось утробное уханье сов и полет над самыми кронами огромного трехголового змея, что охотился именно за ней, Марией, дабы спалить своим огнем. Она это знала совершенно точно и потому бежала, пряталась, залезала под лапник и большие листья ревеня – но крылатый змей не отставал и все кружил, кружил, кружил, громко щелкая зубастой пастью размером с целую избу…

– Вставай, милая… Просыпайся… В баньку пора, горячая уже…

Мария вздохнула, повернулась на спину, не без труда разлепила веки и улыбнулась:

– Бабушка Федора…

При свете дня глаза у старушки оказались не узкие, а с добрым приятным прищуром, лицо круглое и светлое, волосы седые, и голос вовсе не шамкающий, а глубокий, с приятной бархатистостью.

Все же темнота и красный свет масляных ламп меняют облик человека до неузнаваемости!

– Узнала, внученька? – протянула к ней руки престарелая боярыня, крепко обняла и поторопила: – Пойдем попаримся. Вечером-то не успели. Зато ныне и каменка раскалена, и воды вдосталь. Охабень на рубашку набрось, и пойдем!

В просторной бане они оказались вдвоем. Правда, хмельные запахи да лежащие местами березовые листья подсказывали, что женщины пришли сюда отнюдь не первыми. Ну да какая разница?

Бабушка Федора, настолько худенькая, что под тонкой морщинистой кожей проглядывали все кости, неожиданно крепкой рукой взяла гостью за плечо, вывела на светлое пятно под затянутым промасленным полотном окном, медленно повернула и улыбнулась:

– А ведь ты, Мария, хороша! Чиста, телом ладна да красива. Кто знает, может статься, и повезет? А уж коли еще и можжевеловым веником попарить, так и вовсе глаз будет не оторвать! Ладно, чего стоять? Пошли в парилку, погреемся.

Хорошо распарившись и трижды ополоснувшись, бабушка с внучкой перешли в трапезную, откушали щей и запили их горячим сбитнем, после чего боярыня Федора налила гостье серебряный стаканчик хлебного вина[7], прозрачного, как березовый сок, и едко пахнущего анисом:

– Пей! Для пущей красоты сие на пользу. Кожа розовее станет да лицо сочнее.

– Разве уже смотрины, бабушка?

– До них еще далеко! – отмахнулась старушка и решительно приказала: – Пей!

Девочка послушалась – и три дворовые девки, словно только и ждали этого момента, тут же кинулись на нее, быстро переодели из льняной рубахи в нечто невесомое, с французскими кружевами. Старательно расправив ткань, сверху облачили в темно-зеленый бархатный сарафан. В несколько рук расчесав волосы, заплели косу, на запястьях застегнули тяжелые серебряные браслеты с яркими окатыми самоцветами, на плечи опустили широкое плетеное оплечье.

– Откуда сие, бабушка? – шепотом удивилась Мария нежданным сокровищам.

– Поноси, от них не убудет, – ответила боярыня Федора.

Сапожки, платок, охабень. Незнакомая соболья шапка с пером и большущим яхонтом во лбу, несколько перстней на пальцы – девочка больше не спрашивала и не возражала. У нее шумело в голове, и она никак не могла собрать взгляд на каком-то отдельном предмете.

Впрочем, с этого часа Мария перестала быть девочкой. Служанки вплели ей в косу фиолетовую атласную ленту с жемчужным накосником. Это означало, что отныне боярышня являлась не просто красавицей, а красавицей на выданье. Мария стала девушкой.

Тем временем ее бабушка тоже нарядилась в вельветовый с парчовым поясом сарафан, сразу будто раздавшись в теле, застегнула горностаевую душегрейку, став еще шире, приняла на плечи рысью шубу, окончательно преобразившись из худенькой старушки в дородную боярскую дочь.

– Прошка! – повела она пальцем, и дворовая девка быстро наполнила стаканчики на столе хлебным вином. – Давай, племянница. Мне для храбрости, тебе для красоты.

В голове Марии зашумело еще сильнее. Теперь она помышляла токмо о том, чтобы не потерять равновесие и… И чтобы не стошнило.

По счастью, когда бабушка и внучка вышли на крыльцо, влажный холодный воздух, ударив в лицо и наполнив грудь, взбодрил девушку. Тошнота почти отпустила, голове стало легче. Но Мария все равно ощущала себя сильно не в порядке и потому всю дорогу смотрела только под ноги, на плотно подогнанные доски тесового настила, идущего вдоль улицы вплотную к стенам и заборам.

Сперва были доски-доски-доски, берегущие ноги горожан от вязкой размокшей глины внизу, затем мост, ворота – и дубовые плашки на всю ширину улицы. Еще примерно полчаса пути – снова мост, снова ворота. Бабушка с внучкой прошли еще две сотни шагов, боярская дочь Федора постучала в окованные медью двери:

– Бояре Хлоповы мы! На царские смотрины!

Девушка вздрогнула, подняла голову, но толком ничего рассмотреть не успела: двери открылись, гостьи вошли в просторные, но темные сени, тут же повернули на узкую лесенку, поднялись на второй этаж, опять повернули и оказались в просторной зале с резной колонной в центре. Здесь уже находилось с десяток девушек. Иные стояли обнаженными, иные неспешно одевались.

Марии стало не по себе – но бабушка твердо вела ее вперед, к собравшимся у края одного из столов монашкам.

– Да пребудет с вами милость господа, матушки, – чуть поклонилась старушка. – Хлоповы мы, дети боярские из Коломны. Мария вот у нас на выданье… Токмо вчера приехала.

– Пусть раздевается, коли так… – обернулись на новую невесту сразу несколько послушниц.

С помощью бабушки Федоры боярская дочь Хлопова избавилась от одежды. Стыдливо прикрывая руками грудь и низ живота, направилась к инокиням. Те тут же развели ее руки, стали смотреть и щупать за все места, заглянули в рот, в глаза, потыкали пальцами в зубы, больно и сильно дернули за косу.

– Вы чего делаете?! – не выдержав, вскрикнула девушка.

– Не блажи, – хмуро посоветовала из-за спины монашка. – Иные конский волос в косу для пущей пышности вплетают, иные чужую прикалывают. А ты…

Мария ощутила, как подергали еще, но уже не так сильно.

– Ты пригожа и без изъянов. Даром что худородна. Ну да то не нам решать. Одевайся.

– Так меня берут? – не поняла Мария.