— Вот как? Спасибо тебе, — сказал я и направился к магнолии.

Подойдя, я запрокинул голову и сказал:

— Прошу прощения, я виноват — недоглядел.

— Я вижу, слива вам обо всем рассказала, так что давайте с этим покончим.

— Ладно, только больше не грусти.

— Сэнсэй, посмотрите на растущую рядом камелию. Еще до войны, окруженная заботой, она цвела здесь во всей своей красе. Во время бомбежек она сильно пострадала, и все были уверены, что погибнет, но в последующие годы она точно воскресла, пустив новые побеги из засохшего корня. К тому времени, когда вы начали строить свой дом на пепелище, ее высота уже достигала трех метров. Поскольку она мешала рабочим подвозить строительные материалы, они хотели ее срубить, но сделать это оказалось не так просто, в результате только изрядно ее помучили… Когда дом был построен, вы занялись садом и пересадили меня сюда, на камелию невозможно было смотреть без жалости. Впрочем, я и сама в то время была не намного счастливее, так что нам оставалось лишь делиться сочувствием и подбадривать друг друга. Нам повезло. Тогдашние садовники, отец и сын, принадлежали к старой японской школе. Благодаря им мы смогли набраться сил, разрастись, достигнуть великолепной формы и распускаться прекрасными цветами. Особенно цветы камелии, белые, с бледно-розовым оттенком, притягивали взоры людей. Гости, приходившие в пору цветения, едва войдя в ворота, все, как один, пораженные красотой камелии, ахали от восхищения… Небеса даровали нам двадцать лет покоя, когда все мы были счастливы, но вот отец и сын умерли… Явился этот высокообразованный юноша, разбирающийся в западном садовом искусстве, и первым делом подстриг вечнозеленые деревья, придав им на иностранный манер щеголеватую шарообразную форму. К сожалению, он и камелию изуродовал, неосмотрительно срезав у нее ветви, дающие цветы. А ведь бедняжка так гордилась своей красотой! Теперь же, захиревшей, потерявшей способность цвести, в пору цветения ей остается только одиноко плакать. И никому до этого нет дела…

— Вот, значит, как все было… Понятно. Но теперь, когда тебя уже остригли наголо, я могу лишь попросить прощения.

— Не будем больше об этом, вы уже все обсудили со сливой. Я бы только хотела задать вам один вопрос. Можно?

— Ну конечно, задавай.

— Мы, деревья, живем благодатью природы. Поэтому мы хотим, чтобы садовник обращался с нами, следуя природе. Прежние садовники, отец и сын, может, и были старомодными, но нас они устраивали, ибо понимали природу. Напротив, новый садовник, при всей своей образованности и «продвинутости», предпочитает искусственность и пренебрегает природой. Нет, не подумайте, я его не осуждаю. В прошлом сентябре он по вашему распоряжению не стал трогать сад на заднем дворе, оставив его расти в соответствии с природой. И я прошу вас, в нынешнем сентябре, прежде чем придет садовник, сравните естественно растущий задний сад с искусственно ухоженным передним. Этой зимой садовник наверняка опять будет вносить удобрения, хотя год выдался необыкновенно теплым. Прошу вас, остановите его. Не позволяйте ему сыпать химикалии и разбрызгивать яд! Химические удобрения все равно что лекарства, которыми врачи пичкают людей. Они только наносят вред своими побочными эффектами.

— Да, согласен.

— Вы меня успокоили… Посмотрите, сэнсэй. После того как нас с дубом обстригли, перестали прилетать птицы. Наверняка из-за того, что на ветвях не осталось листьев, и им некуда прятаться. Мы с дубом всячески зазывали их, но даже воробьи и те нас гнушаются. Сегодня утром вы подошли узнать, не появились ли побеги сурепки… Но в этом году завирушки не прилетели и не принесли в своем помете семян, поэтому никаких побегов и нет.

— Вот оно что… Видно, впредь мне следует внимательней прислушиваться к твоим советам. Надеюсь, ты, как прежде, станешь старшиной сада.

— Дело вот в чем. Слива старше меня по возрасту, поэтому ей подобает быть главной, но наши друзья воспротивились, они считают, раз слива не пострадала от рук нового садовника, ей не понять наших проблем. Я и в прошлый раз стала старшиной сада после долгих уговоров сливы и заручившись общим согласием. Ну так вот, я прошу вас до сентября понаблюдать за передним и задним садом. Быть может, тогда вы осознаете, как важно следовать природе.

— Хорошо, хорошо, согласен, — сказал я и отошел от магнолии, впервые задумавшись, сколь похож мир деревьев на мир людей.

Несмотря на данное обещание, я бы вряд ли нашел в себе силы постоянно наблюдать за садом, выходя для этого из дома.

Впрочем, любоваться передним садом можно было с террасы, которая находится на втором этаже за большой стеклянной дверью, с южной стороны кабинета. А через широкое окно в северной части кабинета, даже не вставая из-за стола, можно видеть задний сад. Так что я без особых хлопот мог созерцать одновременно оба сада.

Вообще-то задний сад был довольно тесен, но казался обширным благодаря прилегающим землям соседнего запущенного имения, отделенного от нас невысоким земляным валом.

Соседнее имение принадлежало семье маркиза с большими связями при дворе императора. Во время бомбежек дом сгорел, после войны имение пошло с молотка, и, когда упали цены на недвижимость, кто-то приобрел его по дешевке. Однако уже больше сорока лет имение почему-то пустовало. Примерно год назад участок вдоль шоссе, немного благоустроив, превратили в автостоянку. Но земли, прилегающие к моему заднему саду, не тронули, и вскоре они заросли диким кустарником, отчего мой сад и стал казаться шире. У самого шоссе стоит огромный старый дуб, из моего окна его не видно. Дуб этот уцелел во время бомбардировок и ныне, простирая могучие ветви, взирает сверху вниз на проезжающие по шоссе машины и пешеходов.

Этот дуб — мой задушевный друг. Вот уже четыре года, как, возвращаясь с прогулки, я прохожу через ворота заброшенного участка и слушаю рассказы старого дерева о его долгой жизни и истории этих мест, начиная с эпохи Токугава[3]. Я даже обещался написать рассказ под названием «Беседы поэта и древнего дуба», но пока не доходят руки. В ветвях старого дерева охотно отдыхают и звонко щебечут стайки разных пичужек. Прежде, отдохнув, они перелетали на магнолию, растущую перед моим домом. Я догадался, что и стайки завирушек, приносивших семена сурепки, вначале садились на ветви старого дуба, после чего, рассудив, что сурепке вольнее будет расти в моем саду, перелетали на магнолию.

Таким образом, не выходя из кабинета, рассеянно поглядывая то на передний, то на задний сад, я должен был признать справедливость жалобы магнолии: птицы не садились на ее ветви из-за того, что с нее состригли листья.

В тот же вечер позвонил садовник: мол, пора вносить удобрения, но зима выдалась теплая… Ухватившись за его слова, я с легким сердцем ответил, что в этом году можно обойтись без удобрений. А в мыслях у меня было — хорошо, что я смог-таки угодить магнолии!..

На следующий день я выглянул из окна кабинета в сад. Прежде всего в глаза бросались два наголо обстриженных дерева, но я заметил, что и весь сад выглядит как-то особенно уныло. Может, из-за того, что не прилетают птицы, подумал я и тотчас заметил, что даже обычных воробьев и тех не видать. Только одичавшая толстая кошка с бурой шерстью, пригревшись на солнцепеке, спала, свернувшись, на садовом камне.