На одном из фото молодая красавица — явно старше Кристины! — в сияющем невестином уборе, выглядит совсем не радостно. Пальчиками в изысканно-высоких, выше локтя, перчатках белого кружева она отталкивает от лица флердоранж, а выбившаяся из прически темная прядь почти касается губ, сжатых в упрямой гримаске. Напряженным взглядом ищет она что-то — или кого-то? — вот-вот появится, вот уже почти! — одновременно робея и надеясь, а на лице ее сквозь юное нетерпение просвечивала вполне взрослая решимость, даже вызов судьбе.

На другом снимке лица сидящей совсем не видно, изящная головка опущена на руки — нет, в россыпь фантастических цветов и снежинок, где волшебные узоры, скользя от локтя к узким запястьям сплетаются с прядями рассыпающейся волны густых и длинных волос. Будто цветы, смешиваясь с пеной морской, несет из белой дали в темную глубину.

А на том, последнем, то есть снятом первым и лежащем сверху пачки — видно только абрис на фоне сплошного света, не девушку, но одно ее движение, зато до чего выразительное! Лицо приподнято, локон топорщится над весело задранным маленьким носиком, а ресницы — неужели у нее такие длинные ресницы? — вскинуты вверх в радостном удивлении — ух, ты! Все линии чистые, плавные — девический нежный профиль, изящная шейка, руки, решительно протянутые вверх и вперед, навстречу свету — все дышит искренностью и исполнено такой радости, что хочется улыбнуться. Девочка впервые надела взрослые, упоительно длинные бальные перчатки и замерла от восторга, любуясь и предвкушая. Руки, еще сохраняющие остатки детской угловатости, слишком тонки для этих перчаток, созданных завершить туалет взрослой дамы дыханием роскоши и соблазна. Кружева дымкой охватывают легкие запястья, льются, сбегая с локотков, окружают руки, будто туманом, богатым невесомо-прозрачным узором.

Кристина почувствовала, что краснеет. Она была в том же белом платье, что и сейчас, так почему же при взгляде на этот снимок невольно возникает вопрос, надето ли на девушке что-то, кроме кружевных перчаток?

Нет, эти фото совсем не походило на модные картинки, что попадались Кристине на глаза до сих пор. Ни на одном из них не было и тени рекламной улыбки. В них, скорее, ощущалось нечто тревожащее, возможно, порочное.

— «Перед свадьбой», «перед побегом»… «перед смертью»… всё это одно — «ожидание». Кто не понимает — тот, значит глуп!

Последнее слово прозвучало, как удар змеиным стеком — тяжелый, и прямо в болевую точку.

— А ты, — обернулась она к Кристине, — Иди, завтракай. Все на сегодня. И имей в виду, одним позированием твоя работа не ограничивается. Найди внизу Габри, она тебе скажет, что делать. Позднее запишу тебя на актерское мастерство. Но это — в дополнение к работе, а не вместо. Ну, что? Вопросы?

Кристина помялась — эта женщина полчаса назад зарезала человека. А пять минут назад спорила с гримершей о деньгах, припоминая какие-то прежние переплаты. И — с ней говорить? Но все-таки не выдержала:

— Платье… И кружева… Я … должна отработать, да?

Женщина искренне рассмеялась. Фокс улыбался с насмешливым и чуть смущенным видом, как будто услышал от Кристины нехороший анекдот.

— А-а, перво-наперво долг повесить? Нужное дело! Вот это профессиональный подход! — В его голосе звучал небрежный сарказм. — Да только здесь все же не публичный дом, представь себе!

Женщина негодующе фыркнула.

— Тебе этого не отработать. Никогда! Гарнитур — единственный в своем роде. Это — как картина — не повторить. Но настоящий художник всегда рад написать новую. Так что можешь успокоиться. И давайте же работать, наконец!