Сегодня наступила пауза. Новый император интереса к латинским делам не проявлял. К Российско-Американской кампании тоже. Зато привычно напрягался при слове «Турция». Именно здесь и следовало искать сближения. Возможно, завтра Петербург снова станет союзником.

Но нельзя открывать карты во время игры! Этого поседелый вояка не понимал. Он ехал на погребение Александра Павловича и требовал четких инструкций. Каннинг же, как всегда, крутил. Коллеги страшно раздражали друг друга и тем не менее принуждены были работать вместе, как лебедь и рак из басни Лафонтена.

– Я еще раз повторяю, сэр Уэлсли, ваша задача двояка. – Терпению министра не было предела. – Надлежит добиться совместного с царем давления на Турцию. Султан Махмуд должен унять этого убийцу, пашу Египта Мехмед-Али. Нельзя, чтобы греческое население на полуострове Море было вырезано. Хотя это давняя и сокровенная мечта всех здравомыслящих османов.

Старый грубиян Веллингтон не принимал такого цинизма. Он-то в глубине души как раз придерживался принципов немодного легитимизма. Греки – подданные султана. Их следует усмирить и наказать со всей суровостью. Можно даже каждого десятого. Но не каждого первого, включая младенцев во чреве матери!

– Я вижу, вы меня не понимаете, – мягко сказал Каннинг. – И не одобряете. Напрасно. Морея – сердце будущей независимой Греции. На первых порах она станет нуждаться в промышленности, торговом флоте, финансах и за всем перечисленным обратится к нам. Это партнер. Надежный. Послушный. Слабый. Такой, каким Турция никогда не была для Франции и не будет для нас. Вот почему мы с греками.

Веллингтон потер лоб.

– Я в толк не возьму, разве у нас дома дел нет? – Раздражение всегда охватывало его, когда он не успевал за чужой мыслью. – Вы толкаете Англию к войне в самый опасный момент. Эти волнения! Этот избирательный билль!

– Чего же вы хотите? – Каннинг пожал плечами. – Люди голодают.

Сэр Артур раздул щеки от возмущения. Наглец признает, что работягам нечего есть, а разорившиеся фермеры скитаются по всей стране, и предлагает вдобавок развязать войну. Вот когда жди штурма Тауэра и гильотин на улицах!

– Я предлагаю накормить умирающих и предотвратить взрыв, – спокойно возразил министр на невысказанную мысль собеседника. Ее так легко было прочесть по его лицу! – Все вцепились в избирательный закон. Они думают: если число голосующих увеличится, это запустит станки в Манчестере, Лидсе и Шеффилде или расчистит грязь в лондонских трущобах. Глупцы! Еда не завернута в бюллетени. Она вообще не возникает из воздуха и бумаг!

Сэр Каннинг поднялся и прошелся по кабинету. Высокий, сухопарый, лысеющий джентльмен со вздернутым поросячьим носиком. Он напоминал бы пинчера, если бы не этот пятачок.

– Мы с вами оба консерваторы, – заявил министр. – Каждый в своем вкусе. Иногда, чтобы сохранить достояние предков, нужно пойти навстречу переменам. Пока ни король, ни палата лордов, ни даже общины не готовы предоставить господам из Сити право голоса. Окажись я премьером, я не стал бы торопить события. Решение должно созреть само.

На лице Веллингтона мелькнуло удивление.

– У меня другой план. Его осуществление даст толчок производству. А промышленники, торговцы, банкиры получат такие возможности, что избирательная реформа уже мало кого увлечет. Мы не должны бороться с бунтовщиками ни в Европе, ни в Америке. Даже на словах. Напротив, нужно спустить на Священный Союз всех собак в печати. Новые государства нам выгодны. Пока они в пеленках, мы станем их няньками, кормилицами, защитниками. Не бескорыстно, конечно. Мы будем олицетворением свободы и придем в любую дыру, где вскинут национальный флаг, чтобы заставить ее обитателей работать. Разве это не благородная задача?

Впервые за весь вечер Веллингтон позволил себе улыбнуться.

– Работать на кого?

Вопрос не требовал ответа. Жители разоренных войной за независимость земель будут нуждаться в заработке на фабриках, которые откроют расторопные воротилы из Сити. Или в банковских займах. Или в торговом посредничестве. Так что выгода обоюдная. Как не крути. Стоит ли удивляться, если делец-покровитель получит две трети прибыли, а начинающий – одну? Это только справедливо.

– Мы отвлеклись от вашей миссии в Петербурге, – сказал сэр Каннинг, закуривая.

Собеседники сидели в уютной комнате особняка на Даунинг-стрит. Она называлась голубым кабинетом, хотя больше напоминала гостиную. В стрельчатых окнах за синими атласными шторами гас закат. Тяжелые дубовые рамы были уже опущены, чтобы не пропускать сырость. Но когда министр достал трубку, пришлось приподнять одну из них. С улицы явственно потянуло дегтем и лошадиным навозом.

– Вполне возможно, что наши совместные увещевания не образумят султана. Что делать тогда? Удерживать царя от войны? В настоящих обстоятельствах само выступление России против Махмуда освободит Грецию. Но нам крайне невыгодно, чтобы русские углублялись в турецкие земли, тем более захватывали проливы. Разговаривая с молодым императором, вы должны оставить нам свободу маневра.

Услышав военное слово, Веллингтон оживился. Но речь шла о дипломатической уловке, и он снова сник.

– Нужно подтолкнуть царя к действиям и в то же время иметь возможность сказать, что русские сами приняли роковое решение, а Англия, напротив, всеми силами удерживала их хищные устремления. Вам понятно?

Герцог покачал головой.

– Я должен предложить императору союз против османов?

– Нет! – взвился Каннинг. Он битый час распинался, и все зря.

– Значит, отговорить его от войны?

– Ни в коем случает!

– Да, черт возьми, что же делать?! – взвыл старый солдат.

Министр смотрел на собеседника с жалостью. Слава предавала каждому высказыванию этого человека необычайный вес в глазах иностранных держав. По слухам, молодой император искренне уважал герцога. Лучшего кандидата для тайных переговоров не найти. Но Боже, что за остолопы эти вояки! Одна надежда – его русский визави из того же теста.

* * *

Санкт-Петербург. Особняк Юсуповых на Мойке.

Из-за траура в Эрмитаже не давали спектаклей. Остальные театры города тоже должны были подчиниться строгому императорскому этикету. Но на дому, тихо, без особой огласки позволялось устроить концерт, живую картину, разыграть пару драматических сцен. Только бы происходящее не оскорбляло бурным весельем.

Торжественная декламация, печальная музыка… Можно было даже пригласить августейших гостей, ибо и они мечтали развеяться. Дворец княгини Юсуповой на Мойке подходил для этого как нельзя больше. В меру удаленный от центральных улиц, почти окраинный, с едва отделанным «вертепом», где могло разместиться самое тесное общество, он недавно наполнился голосами запасной труппы из Архангельского. Старушка Татьяна Васильевна, урожденная Энгельгардт, одна из племянниц светлейшего князя Потемкина, сумела залучить к себе вдовствующую императрицу с царственной четой и небольшим выводком придворных человек в сто.